Александр Панцов - Чан Кайши

Но это будет позже, а пока семейство Суаня продолжало выполнять традиционные обряды. Родителям роженицы, жившим в соседнем уезде, за горой Сюэдоушань, в 25 километрах от Сикоу, послали петуха — возвестить о рождении внука. (Если бы родилась внучка — послали бы курицу.) Самого мальчика на несколько часов положили на собачью подстилку, чтобы был «здоров, как собака», а губы его смочили мясным бульоном, дабы был богатым и счастливым. Мальчик выглядел здоровым, да и то, что он был рожден в год Свиньи, сулило хорошее будущее: люди, рожденные в этот год, бывают, как правило, честны и искренни, тверды в своих убеждениях и не боятся трудностей. У матери, правда, совсем не было молока, но Суань нанял кормилицу.

Семья Суаня была одной из наиболее уважаемых в деревне. Она владела более 30 му рисовых полей (1 му равняется шести с половиной соткам), бамбуковой рощей и несколькими чайными кустами. И Суань, и его старший брат считались образованными, хотя и не смогли сдать экзамен на соискание ученой степени сюцая . Суань сдавал участок земли в аренду и содержал соляную лавку, в которой помимо соли торговал вином и известью. И соль, и вино находились в государственной монополии, но семейство Цзянов, используя гуаньси (связи) в верхах уезда, смогло приобрести лицензию. В лавке Цзянов всегда толпился народ: многие приходили даже не за покупками, а за советом в разрешении споров или просто послушать умных людей.

Лавка, на втором этаже которой жила семья, стояла во дворе, обсаженном бамбуком и жасмином. Кругом, насколько хватало глаз, высились горы и холмы, покрытые вечнозелеными деревьями и кустами. На берегу реки женщины полоскали белье, а по мелководью бродили мужчины с гарпунами для ловли рыбы. Веяло тишиной и покоем. Не случайно великий поэт Танской династии Ли Бо (701–762), посетивший эти места, сравнил тихо журчавшую Шаньси с «прекрасной и застенчивой девушкой», а его гениальный современник Ду Фу (712–770) написал: «В Шаньси особая таится красота; как ни стараюсь, не могу забыть». Неподалеку в горах находились женский буддийский монастырь Цзиньчжу (монастырь Золотого бамбука) и буддийский храм Сюэдоу (Пещера в снегу), в котором высилась статуя смеющегося Будды Майтрейи. (Говорят, что в своей земной жизни Майтрейя был монахом из уезда Фэнхуа.)

Отец Чан Кайши, Цзян Суань (возможный перевод: Цзян «Почтительный и преданный Будде», клановое имя: Цзян Чжаоцун — Цзян «Начинающий мудрец»), родился в 1842 году и до женитьбы на Ван Цайюй (Ван «Сорванный нефритовый <���цветок>») был женат дважды. Его первая жена, урожденная Сюй, умерла, оставив ему, как мы знаем, двоих детей. Вторая, урожденная Сунь, тоже скончалась, не прожив в браке и двух лет. Детей у нее не было. Несчастный Суань хотел остаться вдовцом, но по требованию отца женился вновь. И на этот раз ему повезло. Отец подыскал ему жену, которая оказалась крепка и духом, и телом. Геомант сравнил гороскопы молодых, и они удивительно подошли друг к другу. Кроме того, новая жена Суаня оказалась красавицей. Когда Суань перед первой брачной ночью откинул с ее лица красную вуаль [3] В традиционном Китае невесты одевались во все красное, ибо красный — цвет благополучия и удачи. Белый же — цвет траура. и впервые взглянул на нее, то не смог сдержать восторга. Красота жены превзошла все его ожидания.

Несмотря на свой юный возраст (ей шел всего двадцать первый год — она родилась 17 декабря 1864 года), Ван уже была вдовой. После смерти первого мужа на какое-то время уединилась в монастырь Золотого бамбука, но вскоре ее вновь сосватали, так что монахини из нее не вышло. Она была работящей, не привыкла к роскоши и предпочитала шелковым халатам домотканое грубое платье. Это была волевая женщина, щедро одаренная умом и жизненной хваткой, да еще и отличная хозяйка, умевшая ткать полотно и готовить вкусные блюда из рыбы, свинины и птицы, хотя сама была вегетарианкой. Умела она и хорошо засаливать ростки бамбука — это лакомство на всю жизнь останется любимым кушаньем Чан Кайши. Любил Чан и знаменитый чжэцзянский суп из желтого крокера (небольшой рыбы, по виду напоминающей окуня) и варенные в курином бульоне клубни таро, по вкусу напоминающие картофель, и жаренную с соленой травой мэйганьцай (китайской горчицей) жирную свинину.

Через несколько месяцев после рождения Чана вся семья переехала со второго этажа соляной лавки в новый дом из семи комнат, выстроенный по соседству в традиционном китайском стиле «саньхэюань», с постройками по трем сторонам квадратного дворика. Домочадцы назвали его «Суцзюй» («Простое жилище»). Здесь прошло детство Чана. И здесь же родились его младшие сестры и брат. 6 июня 1890 года — сестра Жуйлянь («Благоприятный лотос»), в 1892 году — сестра Жуйцзюй («Благоприятная хризантема») и 26 октября 1894 года — брат Жуйцин («Благоприятный ребенок»). К сожалению, Жуйцзюй умерла, когда ей было всего несколько месяцев.

Чан в детстве часто болел, а когда чувствовал себя хорошо, носился по деревне с соседскими мальчишками, дрался, играл в войну, купался в Шаньси, лазил по окрестным холмам и жег костры. Он так озорничал, что в деревне его прозвали «Жуйюань-бандит». «Я мог в любой момент утонуть, и мое тело всегда было в ожогах и порезах», — вспоминал он. Отец сидел в лавке с утра до вечера и не имел времени заниматься сыном, зато дед и особенно мать изо всех сил заботились о нем. «Мой дед всегда ухаживал за мной, <���когда я болел>. Он неотлучно находился около моей кровати… <���А> моя бедная мать волновалась обо мне в два раза больше, чем другие матери о своих детях… Она любила меня так, как будто я <���всегда> оставался грудным младенцем», — писал Чан.

Дед, однако, умер от воспаления легких, когда Чану было семь лет. Чан сильно горевал о нем, безутешно плакал и два месяца носил траур. Но вскоре начались новые испытания. Через несколько месяцев, летом 1895 года, скоропостижно скончался отец, которому шел всего пятьдесят четвертый год, а еще через год, в 1896 году, потребовал раздела имущества единокровный брат Чана, двадцатилетний Жуйшэн, оставшийся за старшего мужчину в семье. Мать Чана была потрясена: ведь она всегда относилась к нему как к сыну, несмотря на то, что Жуйшэн рос в семье бездетного дяди, старшего брата отца. Тем более что перед смертью Суань потребовал, чтобы Жуйшэн дал клятву заботиться о мачехе и единокровных братьях и сестре (Чану тогда было девять лет, его сестре — шесть, а Жуйцину — лишь два года). Жуйшэн со слезами на глазах поклялся, но не сдержал слова. Как видно, конфуцианское понятие сяо (сыновья почтительность) не являлось одной из его добродетелей. Он забрал большую часть имущества, в том числе лавку и половину дома, его восточное крыло. Другую половину (западное крыло), в соответствии с китайской традицией, формально разделили между двумя другими наследниками Суаня мужского пола — Чаном и малолетним Жуйцином; половину Чана назвали «Дом Фэн», а половину Жуйцина — «Дом Гао» — по названиям двух ранних столиц династии Чжоу: Фэнцзин и Гаоцзин, располагавшихся в провинции Шэньси на двух противоположных берегах реки Фэншуй. Тогда же все западное крыло стали называть «Домом Фэнгао».