Павел Басинский - Лев Толстой. Свободный Человек

Он не считал освобождение крестьян без земли свободой. Это была новая и даже еще худшая зависимость.

Но когда Толстой писал статью «О голоде», стоял уже другой вопрос: а что делать? Как спасать умирающих от голода крестьян? Необходимо снабжать их продовольствием, а для этого нужны деньги. Но даже при наличии денег — как закупать продовольствие, в каких количествах, какое именно в первую очередь? И наконец, как его распределять? Поровну на всех, как это делали земства и Красный Крест? Но богатый крестьянин, отнюдь не умирающий с голоду, никогда не откажется от дармового мешка муки или зерна. Спрашивать голодающих об их истинных нуждах — бессмысленно. Каждый будет говорить, что ему хуже всех, чтобы получить даром как можно больше, не только на истинные нужды, но и впрок.

В Тульской губернии проблема голода не стояла так остро. Толстой с дочерями Таней и Машей и группой наиболее верных «толстовцев» отправился в Рязанскую губернию, к другу своей молодости помещику Ивану Ивановичу Раевскому.

Два с лишним года, лишь на время приезжая в Москву и Ясную Поляну, он с группой молодых энтузиастов «работал на голоде» в имении Раевского Бегичевке Данковского уезда.

За это время они спасли от голодной смерти десятки тысяч людей — детей, стариков, женщин и мужчин. Удивительно, что эта героическая страница в биографии Толстого и его близких до сих пор малоизвестна в России. И почти совсем не изучена.

Чтобы представить, какой опасности подвергались участники борьбы с голодом, приведем несколько фактов. Сам Раевский осенью 1891 года во время поездки с инспекцией по голодающим деревням простудился и умер. Толстой, продолживший его дело, однажды зимой заблудился на санях в степи и едва не погиб. Этот случай послужил толчком к написанию повести «Хозяин и работник». Во время «работы на голоде» умерла от тифа Марья Петровна Берс, молодая жена одного из братьев Софьи Андреевны, помогавшая Толстому в Бегичевке. Сын Толстого Лев практически в одиночку спасал крестьян от голода в полученном им при разделе отцовской собственности имении в Самарской губернии. Вернувшись домой, Лев Львович впал в тяжелейшую депрессию, которая длилась четыре года, и едва вылечился.

Идея Раевского, подхваченная Толстым, состояла в том, чтобы не раздавать крестьянам продовольствие, а устраивать для них бесплатные столовые. Идея была не новой, простой и одновременно идеальной, но трудновыполнимой. Резон состоял в том, что в столовую каждый мужик прежде всего отправит своих детей и стариков и только потом придет сам, а богатей туда не пойдет — зачем? В столовых можно поддерживать правильный рацион, чтобы не было авитаминоза и цинги. Для пропитания нужен не только хлеб, но горячая пища и овощи. Столовые отвлекали крестьян от тягостного бездействия и бессилия в ожидании голодной смерти, когда здоровые, сильные мужики кончали жизнь самоубийством, видя, как умирают их дети и старики. Ведь в столовых работали они сами и их жены.

Но столовые еще нужно было организовать, вовремя доставлять в них продовольствие из других, неголодающих губерний и проводить их постоянную инспекцию. Поэтому Толстой и его помощники никогда не выезжали на инспекции парами, а только поодиночке, в любую погоду, чтобы успеть проверить столовые на десятки верст вокруг имения Раевского. Это была очень тяжелая работа.

Для Толстого эта работа была тяжела еще и морально. Чтобы помочь крестьянам, необходимы деньги, а он от них отрекся. Именно в 1891 году он раздал имущество жене и детям. Даже на поездку в Бегичевку Толстой должен был просить деньги у Софьи Андреевны. Через нее же он обратился в печать с просьбой жертвовать на голодающих. 3 ноября 1891 года в газете «Русские ведомости» было опубликовано письмо Софьи Андреевны, которое заканчивалось словами: «Не мне, грешной, благодарить всех тех, кто отзовется на слова мои, а тем несчастным, которых прокормят добрые души».

В первое утро ей принесли 400 рублей, а в течение суток она получила полторы тысячи. К 11 ноября было собрано девять тысяч рублей. Всего за время голода на имя Толстого и его жены поступило более 200 тысяч рублей.

Она писала мужу в Бегичевку:

«Очень трогательно приносят деньги: кто, войдя, перекрестится и даст серебряные рубли; один старик поцеловал мне руку и говорит, плача: примите, милостивейшая графиня, мою благодарность и посильную лепту. Дал 40 рублей. — Учительницы принесли, и одна говорит: “Я вчера плакала над вашим письмом”. — А то на рысаке барин, богато одетый, встретил в дверях Андрюшу и спросил: вы сын Льва Николаевича? — Да. — Ваша мать дома? Передайте ей. В конверте 100 рублей. Дети приходят, приносят по 3, 5, 15 рублей. Одна барышня привезла узел с платьем. Одна нарядная барышня, захлебываясь, говорила: “Ах, какое вы трогательное письмо написали! Вот возьмите, это мои собственные деньги, папаша и мамаша не знают, что я их отдаю, а я так рада!” В конверте 101 рубль 30 копеек».

Вся Россия откликнулась на воззвание жены Толстого. Письмо было перепечатано за границей. Уже в начале ноября крупный английский издатель Ануин Фишер письменно просил Толстого стать доверенным лицом и посредником между руководителями сбора пожертвований в Англии и организациями в России, оказывающими помощь голодающим. В Соединенных Штатах был организован сбор средств для голодающих в России. Из Америки были отправлены семь пароходов с кукурузой.

Софья Андреевна счастлива помочь мужу в этом добром деле. Но Толстой вовсе не считает свою работу добрым делом. Он пишет из Бегичевки «толстовцу» Исааку Борисовичу Файнерману: «Я живу скверно. Сам не знаю, как меня затянуло в эту тягостную для меня работу по кормлению голодных. Не мне, кормящемуся ими, кормить их. Но затянуло так, что я оказался распределителем той блевотины, которой рвет богачей».

Художнику Николаю Николаевичу Ге он пишет: «Мы живем здесь и устраиваем столовые, в которых кормятся голодные. Не упрекайте меня вдруг. Тут много не того, что должно быть, тут деньги Софьи Андреевны и жертвованные, тут отношения кормящих к кормимым, тут греха конца нет, но не могу жить дома, писать. Чувствую потребность участвовать, что-то делать. И знаю, что делаю не то, но не могу делать то, а не могу ничего не делать. Славы людской боюсь и каждый час спрашиваю себя, не грешу ли этим, и стараюсь строго судить себя и делать перед Богом и для Бога…»

Толстой понимает, что, участвуя в спасении голодающих и вовлекая в это дело богатых людей, он становится «колесиком» в механизме несправедливо устроенной системы распределения земных благ, которую сам же осудил. Он вынужден иметь дело с большими деньгами после отречения от денег как от «зла». Он понимает, что временная помощь голодающим в одной из губерний (а другие?) ничего не изменит в системе в целом, а только, напротив, продлит ее существование. Но он не может не участвовать в ней, зная, что где-то рядом от голода гибнут люди.