Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

В то время единственным реальным способом поехать на научную конференцию за границу было пройти долгий и трудоемкий процесс получения разрешения через свое научное учреждение (и через функционировавший при нем отдел КГБ). Есенин-Вольпин нарушил эту традицию, что было воспринято в КГБ как наглость, тем более что эта организация и так имела на него длинный зуб. В результате Есенин-Вольпин оказался в психбольнице.

В отличие от специалиста по математической логике Есенина-Вольпина, у мыслителей из КГБ с логикой были явные проблемы — они не могли просчитать последствия своих действий на ход вперед. Среди специалистов Есенин-Вольпин считался весьма талантливым математиком, если не гением, — и дело приобрело совершенно нежелательную для властей огласку. Неожиданно для КГБ 99 советских математиков, включая членов Академии и вполне благонадежных членов партии, подписали письмо в защиту Есенина-Вольпина.

За письмом советских академиков последовали обращения американских математиков — все это подействовало на советские власти отрезвляюще. Отправленного в дальнюю психиатрическую больницу в Московской области, Есенина-Вольпина сначала тихо перевели в городскую психбольницу, а в мае без особых претензий — но и без извинений, конечно, — освободили.

Госпитализация в «административном порядке» была относительно краткосрочной и редко длилась более шести месяцев. Куда хуже обстояло дело с теми, кого госпитализировали по определению уголовного суда. Почти все они попадали в психиатрические тюрьмы — СПБ.

В правозащитном движении участвовали люди, которые сами имели несчастье побывать в СПБ — такие, как генерал Петр Григоренко и Владимир Буковский. В начале 1960-х годов генерал-майор Григоренко выступил на партийном собрании, критикуя отсутствие демократии внутри партии. За это его сняли с должности преподавателя Академии Генштаба в Москве и отправили на Дальний Восток. Генерал не успокоился и создал небольшую политическую организацию, успевшую напечатать и распространить несколько сотен листовок, призывавших к демократическим реформам. После этого он был арестован.

Это произошло в феврале 1964 года. Хрущев и так имел достаточно проблем с военными, действия Григоренко могли создать опасный прецедент — поэтому Григоренко объявили душевнобольным и отправили в Ленинградскую СПБ. Он мог бы остаться там до конца дней своих, но осенью того же года Хрущев был свергнут, и психиатры срочно выпустили Григоренко на волю (при освобождении соревнуясь в любезностях — разве что только не стелили ему красную дорожку). В следующий раз Григоренко уже так не повезет: в 1969 году он будет арестован и проведет в Черняховской СПБ и в психбольницах в общей сложности пять лет.

В то же время, что и Григоренко, в Ленинградской СПБ сидел Владимир Буковский. Позднее он станет известным писателем и политическим деятелем, побывавшим почти кандидатом в президенты России [18] Лояльный Путину Избирком отказал Буковскому в регистрации его кандидатуры по процедурным причинам в 2007 году. . Тогда же Буковский был просто недоучившийся студент, участник молодежного политического кружка в Москве. Его арестовали в 1963 году за хранение книги югославского диссидента Милована Джиласа, через два года он освободился и стал одним из лидеров правозащитного движения.

С начала 1970-х Буковский сделал разоблачение политической психиатрии главным направлением своей правозащитной деятельности. Он собрал массу информации о СПБ и госпитализациях и все же понимал, что для «голословных» обвинений в злоупотреблениях ее будет недостаточно. Буковский справедливо считал, что эффективно бороться с карательной психиатрией невозможно до тех пор, пока в борьбу не включатся сами психиатры — как советские, так и зарубежные. Однако как на том, так и на другом поле дела правозащитников обстояли плохо.

Советские психиатры проявляли чудеса сервильности в политических вопросах. Конечно, лишь небольшая часть психиатров была непосредственно вовлечена в злоупотребления. Однако психиатры понимали, чем им грозит даже самый скромный протест, и совершенно не горели желанием всходить на баррикады.

В 1970 году молодой киевский психиатр Семен Глузман проанализировал два официальных экспертных заключения по делу генерала Григоренко 1969 года. Изучая их — они были секретными, но стали известны благодаря адвокату Григоренко, — Глузман пришел к выводу, что, во-первых, эти заключения противоречат друг другу, и, во-вторых, ни одно из них не описывает каких-либо симптомов психической болезни. Это был первый и беспрецедентный случай противодействия злоупотреблениям внутри самой советской психиатрии. Очень скоро за свое деяние Глузману придется заплатить высокую цену — он будет арестован и осужден на 7 лет лагерей и 3 года сибирской ссылки.

Арест Глузмана придушит в зародыше оппозицию среди сообщества советских психиатров. Пройдет еще почти семь лет, прежде чем в Советском Союзе вновь появятся психиатры, которые решатся выступить против злоупотреблений, — Александр Волошанович из подмосковного города Долгопрудного и харьковский психиатр Анатолий Корягин. Волошановичу повезет, он успеет эмигрировать в Англию. Корягин будет арестован, обвинен в «антисоветской агитации и пропаганде» и проведет шесть лет в тюрьмах и лагерях.

Надежда оставалась только на психиатров зарубежных, у которых не было причины бояться. Однако в довольно эзотерическом мировом сообществе психиатров продолжали циркулировать сомнения относительно душевного здоровья госпитализированных диссидентов. Ибо сами психиатры не могли непосредственно их обследовать — доступ в психиатрические тюрьмы им никто не собирался давать.

Буковский догадался решить эту проблему доказательством от противного: если советские психиатры определяют этих людей как душевнобольных, то какие симптомы болезни они у них находят? Буковский смог раздобыть официальные экспертные документы шести диссидентов, находившихся в психбольницах и в СПБ, и передать их на Запад. Это были копии заключений на довольно разных людей, происходивших из разных социальных слоев и живших в разных городах: генерала Григоренко, поэтессы Натальи Горбаневской, правозащитников Владимира Борисова и Виктора Файнберга, художника Виктора Кузнецова, председателя колхоза Ивана Яхимовича.

Единодушной реакцией западных психиатров было удивление. У четверых из шести подэкспертных советские врачи вообще не смогли описать никаких патологических симптомов, а у двоих оставшихся в описанной симптоматике отсутствовали какие-либо основания для принудительного лечения. Этим лед скептицизма был сломан, степень необъективности советских психиатров в отношении диссидентов стала очевидной.