Владимир Дичев - Небо покоряется смелым

— Именно так.

— Однако что получится, если на таких вот приблизительных линиях попытаться построить весь комплекс?

— Ну… тогда вряд ли будет впечатление точности. Некрасиво.

— Вот именно. Если не добиться точной вертикали, на вращениях появляется воронка, быстрее гасится скорость. Не будет четких остановок, пилотаж получится, как говорят, валиком. Такую, с позволения сказать, работу судьи высоко не оценят, и победы тебе, конечно же, не видать. И еще одно возьми в расчет. Если позволительна поблажка себе на восходящей вертикали, то почему бы не сделать скидку на качество выполнения других линий и эволюции? А ведь наш спорт не терпит приблизительности, примерности. Он требует точности. Постоянной, всегда и во всем. Вот ответ на твой вопрос в пилотажном плане. Однако существует и другая сторона проблемы. Вторая по счету в сегодняшнем разговоре, но всегда основная по значимости.

Он сделал паузу, посмотрел на подошедших товарищей.

— Допустим, вчера ты разрешил себе совсем крохотную поблажку — не очень четко зафиксировал окончание фигуры и начал следующую. Подумаешь, что тут особенного? Это ведь не чемпионат мира, а самая обычная тренировка. Сегодня снова поддался искушению сработать полегче и не стал добиваться чистой восходящей вертикали: дескать, кто там с земли рассмотрит — девяносто градусов я поставил или восемьдесят семь? Завтра опять пошел на компромисс с совестью: не к чему стараться до седьмого пота ради какой-то малости.

Так постепенно, до поры до времени незаметно утрачивается требовательность к себе. А что в конечном итоге? Снижаются критерии в оценке мастерства — неминуемо снижается и уровень самого мастерства. Человеку уже не до творческих идеалов, к которым он еще так недавно стремился, не до принципов, которыми руководствовался. Все перечеркнула уступка себе. Ну вот, теперь понимаешь, почему в каждом полете любая эволюция, любая фигура должна быть выполнена с предельной отдачей и точностью?

Он взглянул на часы:

— Однако пора за работу. Скоро получим новые машины, Як-50, вот когда забот у всех прибавится.

…Вспомните песню Игоря Егорова: «Мы — акробаты неба. Наш друг — самолет. С ним вместе творим чудеса…» Вот именно вместе, потому что в пилотаже всегда участвуют двое — летчик и самолет. И к сотворению чудес причастны оба.

Когда начинали пилотировать на Як-50, первое время редко кому в сборной удавалось добиться четкого выполнения штопорной бочки. Каждый летчик вроде бы все делал с привычной уверенностью, по строгим канонам пилотажного искусства. Взяв ручку управления на себя, постепенно выводил самолет на очень большой, закритический угол атаки. Нажимал на педаль, и «як», заскользив на крыло, послушно срывался в штопорное вращение. В ту же секунду движением ручки по диагонали на себя пилот начал бочку, но… Тут машину будто подменяли. Она подчинялась воле человека очень неохотно, вращалась вокруг продольной оси медленно, неуклюже, размашисто. Снова и снова приходилось Нажмудинову констатировать:

— И вяло, и неравномерно… Слишком велик радиус вращения. Не бочка, а кадушка какая-то…

Уж кто-кто, а он-то знал, что невозможно найти двух спортсменов, которые делали бы одну и ту же эволюцию абсолютно одинаково. И, может быть, именно эта аксиома подводила тренера к очень важной констатации: каждый выполняет штопорную бочку по-своему, а в результате у всех одни и те же погрешности. Отсюда был уже только один шаг к предположению. Причину капризного поведения машины на этой фигуре надо искать не в субъективной манере пилотажа Смолина или Яиковой. И не в мизе́рных помарках Мочалиной или Фролова. Вероятнее всего, «пятидесятый» требует на какой-то фазе принципиально иной, отличной от прежней, «технологии» пилотажа.

Но где, когда и чего именно ожидает от них новый самолет? Ответить на эти вопросы стало для всех в команде творческой задачей номер один. Наставник настойчиво искал сам и постоянно побуждал к этому учеников. Они размышляли над явлениями. Сопоставляли факты. Прикидывали варианты. В теории и на практике. На земле и в воздухе.

Как и другие летчики, очень часто советовался с тренером Виктор Лецко. И проверял в воздухе разные варианты выполнения капризной фигуры: менял скорость ввода, по-разному давал рули, добиваясь энергичного, равномерного вращения самолета с минимальным радиусом.

…В тот день шли обычные тренировочные полеты. В зонах и над «точкой» спортсмены отшлифовывали отдельные фигуры и связки обязательного известного комплекса. Когда над аэродромом появился Лецко, Нажмудинов скомандовал:

— Девятнадцатый, попробуй выполнять штопорные бочки в разных вариантах.

— Вас понял, — ответил Лецко.

После небольшой протяжки он выполнил сначала горизонтальную, а затем на угле сорок пять градусов вниз и вверх штопорные бочки так, как и требовалось. Потом повторил двойную, тройную бочку, и каждый раз вращение было все быстрее и быстрее. Каждый, кто наблюдал за этим полетом, понял, что Виктор поймал какой-то момент дачи рулей, который все искали так долго и безуспешно. Нажмудинов одобрил:

— Молодец, наконец-то получилось. Ну-ка, давай попробуем еще разок.

Попробовал Виктор еще разок. И снова получилось. А потом еще и еще… Лецко работал, упрямо добиваясь точных, чеканных движений машины на всех фазах фигуры. Он будто брал реванш за прежние неудачи, упивался вновь обретенной властью над самолетом. И «як» подчинялся теперь свободно и охотно, как норовистый конь, почуявший наконец твердую и умелую руку.

В коллективе праздновали победу. Ее добивались сообща. Каждое заслуживающее внимания событие, каждый настораживающий факт, каждый отвергнутый вариант приближали всех летчиков к единственно правильному решению, которое довелось осуществить в том памятном полете Виктору Лецко.

Итак, тщательно взвесив вместе с тренером все «за» и «против», пошел Лецко наперекор привычным, прочно вошедшим в практику канонам выполнения штопорной бочки. Первым применил новаторскую «технологию» пилотажа, прямо противоположную существовавшей. Сорвав машину в штопорное вращение, он затем отдал ручку управления по диагонали о т с е б я. Именно такого ввода в штопорную бочку, как выяснилось, и ожидал Як-50.

Они как-то сразу подружились — молодой пилот и новый самолет. Машина, казалось, понимала человека с полужеста. Будь его воля, Лецко часами не вылезал бы из «яка». Не раз приходилось Касуму Гусейновичу «власть употреблять»: сборная готовилась к чемпионату мира 1976 года в Киеве, и ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы кто-нибудь перетренировался.

Лецко, чем заметнее становились его успехи, тем больше хлопот доставлял наставнику. На редкость собранный, всегда нацеленный на полет, он так и норовил улизнуть от тренерской опеки, выполнить упражнение более эффектно, а следовательно, и более рискованно.