Евгений Новицкий - Георгий Данелия

Именно Толик — самый активный, деятельный и во всех смыслах деловой герой фильма; он же — и основной источник комического в повествовании.

Из любимого Данелией чисто визуального юмора запоминается прежде всего «алый парус», который по совету Толика подняли на «Фортуне» в честь невесты Маши, ждущей жениха на берегу:

«Толик и Вадим тянут за веревки.

Вверх по мачте ползет перекладина.

К перекладине прикреплен парус, наспех сшитый из красных матерчатых транспарантов, с которыми в разные времена ходили на демонстрации и митинги. Поочередно появляются лозунги, начертанные на кумаче: “СЛАВА ТРУДУ!”, “ДОЛОЙ ЕЛЬЦИНА!”, “НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ”, “УЧИТЕЛЯ ТОЖЕ ХОТЯТ ЕСТЬ!”, “ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТОВАРИЩ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ БРЕЖНЕВ!”, “ПРАВИТЕЛЬСТВО ПОД СУД!” и т. д.».

А вот эту замечательную сцену — типичный для Данелии пример легкого поэтического абсурда — снять, к сожалению, не удалось:

«Рассвет. Баржа причалена к паромному съезду. Мощный автокран опускает на берег контейнер, извлеченный из носового трюма. Рядом с краном возле джипа стоят двое в черных костюмах. Едва контейнер касается земли, мужчины открывают запоры и отодвигают стенку. Из контейнера появляется еще один (третий), в костюме жокея, под уздцы он выводит красивого белого коня, запрыгивает на него и мчится прочь по степи в сторону восхода. За ним, поднимая пыль, катят джип и автокран. Откуда этот конь? Кто эти люди? Мы так и не объясняем».

Не вошла в фильм и мимолетная пародия на бразильский сериал, который мог бы послужить достойным преемником псевдоиндийского фильма «Разбитое сердце» из «Мимино»:

«Петрович берет пульт и включает телевизор.

По телевизору, укрепленному где-то под низким потолком, передают бразильский сериал.

Пышная полуголая барышня в чулках на черных резинках надвигается, виляя бедрами, на старого богатея, сидящего в кресле.

“О, Дон Педро, Дон Педро, — приговаривает героиня. — Я не прошу у вас состояния. Я молю о единственной ночи любви…” И она брякается всем своим немалым весом на колени к старику.

Петрович. Опять врут! Сейчас никто на резинках чулки не носит! Сейчас все в колготках ходят…

Фома. Плюнь, Петрович. Выключи.

Петрович. Только плеваться и остается…»

А вот этот эпизод из сценария Данелия, скорее всего, посчитал слишком для себя дурашливым:

«Маша. …Фома Арчилович, я вот люблю грузинские песни, когда они на разные голоса поются. Исполните, а?

Фома. Машенька, как я могу один на разные голоса петь? Давай так… (Маше.) Ты бери “ми”… (Тянет ноту.) Я буду “до-о”… А Вадим с Петровичем басы. “Соль”… И — начали!

Фома берет свою ноту.

И все подхватывают в унисон.

Фома (начинает петь)'. “Во поле береза стояла…”.

Маша (прерывается)'. Стоп, какая же это грузинская?

Фома. Вы же в унисон поете!.. Давай иначе. Ты начинай, а я подхвачу в терцию.

Маша (поет)'. “Во поле береза стояла”.

Фома (подхватывает). “Во поле кудрявая стояла”.

Вадим и Петрович (затягивают басами). “Люли-люли, стояла”.

Песня действительно начинает звучать на голоса. Солисты увлекаются ею. Фома начинает отбивать грузинский ритм ладонями по столу.

В кубрик заглядывает Толик и с выкриком “Ас-са!” заскакивает в комнату и начинает изображать нечто, похожее на лезгинку.

Фома и Петрович одновременно смолкают и округлившимися глазами смотрят на танцующего отрока.

Фома (опомнившись). Э!.. А кто за штурвалом?

Толик (отмахивается). Прямой участок, Арчилыч. На автопилоте идем.

Фома и Петрович бросаются прочь из кубрика».

Законченный сценарий очень быстро нашел своего продюсера — им оказался бывший директор «Мосфильма» Владимир Досталь, который в 1998 году возглавил компанию «КиноМост». Именно под ее эгидой была поставлена не только «Фортуна», но и «Старые клячи» Эльдара Рязанова (оба фильма увидели свет в 2000 году).

Впрочем, и на «Фортуне» съемочная группа существовала в режиме сравнительно суровой экономии (хотя, понятно, и не такой, как при постановке «Орла и решки»). «Мы посчитали — больше миллиона, заказчики насчитали 950 тысяч, а дали 730, — не сетовал, а лишь констатировал Данелия в интервью, данном вскоре после окончания съемок. — Баржу мы просто купили — хорошо, она стоила, как “Жигули”. К счастью, многие нам помогли просто за “спасибо”: Московское пароходство, УВД и предприниматели из Нижнего Новгорода. Даже цепь золотую, громадную, с крестом, которая висит на шее у Владимира Ильина, одолжили наши нижегородские друзья. Я очень боялся ее потерять и все время таскал в кармане».

Ильин сыграл небольшую роль «нового русского», любимица Рязанова Ольга Волкова — еще более эпизодическую продавщицу… Все прочие «неглавные» герои вовсе не запоминаются, но это и ни к чему, поскольку пятерка ключевых персонажей удалась на славу.

Вадимом стал тридцатилетний Алексей Кравченко, Машей — пятнадцатилетняя Дарья Мороз, но на экране этой разницы в возрасте совершенно не видно. Тринадцатилетний Василий Соколов (Толик) попал на площадку к Данелии со сцены Московского драматического театра им. А. С. Пушкина, где он играл Джима Хокинса в спектакле «Остров сокровищ». Актером Соколов не стал — «Фортуна» так и осталась его единственной киноработой.

Из тех, кто играл в «Фортуне», наиболее подробно вспоминает о съемках Алексей Кравченко: «Когда я узнал, что меня в свой фильм “Фортуна” позвал сам Данелия, от счастья не мог найти себе места. Начались съемки и так получилось, что я пару-тройку раз опаздывал минут на десять. Георгий Николаевич сначала молчал, а потом спокойно, не повышая голоса, сказал: “Еще раз опоздаешь, можешь больше не приезжать”. Вроде ничего особенного, но меня как будто током пронзило. Конечно, с того момента я стал приходить заранее, чего бы мне это ни стоило.

Работать было интересно, еще интереснее за ним наблюдать. Он, безусловно, абсолютный мастер, но пока у него не родилось внутри, пока он не придумал сцену, он к съемкам не приступал. При этом он мог не смущаясь сказать, что пока не знает, как снимать следующую сцену. Характер у него был не мягкий. Он всегда точно определял, что именно нужно. Конечно, дальше ты начинал в данном рисунке что-то придумывать, импровизировать, но рука мастера все равно тебя вела.

Он очень редко что-то показывал. Но однажды был случай, когда он решил помочь одному актеру сыграть жестокость. Я, ни о чем не подозревая, стоял рядом, как вдруг он вцепился мне в горло, тыча пальцами вместо пистолета. Он почему-то решил, что показать лучше всего на мне. Все на площадке напряглись. Я-то уж тем более, потому что это было весьма ощутимо. Вначале все вытянулись по струнке, а потом стали смеяться. Когда человек серьезен, он специально не смешит, а ты при этом падаешь от смеха, потому что это — ну очень смешно.