Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Какие это были счастливые каникулы! Любить безумно и жить под одной кровлей с любимой! По утрам видеть, как она появляется на террасе, вся еще пронизанная сном. Взнуздать двух лошадей и мчаться галопом по лугам. Они часто сидели вдвоем на пригорке под раскидистыми деревьями в конце Брачной аллеи. У их ног на мягком склоне колыхалось море папоротников, дальше озеро, поля, леса и редкие жилища на необозримом горизонте, дымок, вьющийся над крышами домов. Мэри Чаворт смотрела на эту чудесную долину, утопающую в солнце. Байрон смотрел на Мэри. Он ничего не замечал, кроме нее. Он не отрывал взгляда от её лица. Он дышал, он существовал только ею, следовал за её взглядом и смотрел её глазами. Он называл её Утренней Звездой Эннсли. Оставаясь один, он предавался бесконечным мечтам, в которых её образ, как когда-то образ Мэри Дюфф и бедной крошки Паркер, властвовал всецело и безраздельно.

Случалось, на прогулке её рука задевала его руку, они нечаянно касались друг друга — от этих прикосновений у мальчика бушевала кровь. Однажды они отправились осматривать подземный грот: «Нужно было переправиться в лодке… через ручей, протекавший под скалой; скала нависала так низко, что гребец (своего рода Харон) должен был сидеть наклонившись. Спутницей моей была М. Э. Ч., в которую я был влюблен уже давно, и она знала это, хотя я ей никогда об этом не говорил. Я и сейчас помню свои ощущения, но не могу их описать, да оно и лучше». Пылкий мальчик может жить одним таким воспоминанием целые годы. Но вечером в этот же день в Мэтлоке он чувствовал себя несчастным. Они были в маленьком курортном местечке на танцах. Хромой Байрон чувствовал отвращение к ним, граничащее с ненавистью. Ему пришлось сидеть, пока мисс Чаворт танцевала. Когда какой-то молодой человек подвел её к стулу и она села рядом с Байроном, он с горечью сказал ей:

— Я надеюсь, вам понравился ваш кавалер.

На следующий день он вознаградил себя — местечко находилось рядом с его поместьем Рочдэл, и он был счастлив, показывая своей возлюбленной владенье в тридцать две тысячи акров, которое должно было отойти в его собственность с ленным господством над всем округом.

Разве не видела мисс Чаворт, что за этой наивной гордостью скрывалась любовь, желание завоевать ее? Она догадывалась, но считала это несерьезным. Она убеждала себя, что относится к Байрону, как к брату. Избранником её сердца был Джек Мастерс из Колуик-Холла, прославленный охотник и лучший наездник во всем графстве. Он был на одиннадцать лет старше Байрона, известен своим вспыльчивым характером, атлетическим телосложением и прославился в Ноттингеме тем, что однажды на базарной площади прыгнул, не сгибая ног, на груду бочек, не опрокинув ни одной.

Мэри Чаворт, сидя рядом с Байроном на пригорке, смотрела рассеянным невинным взглядом на папоротники, колеблемые ветром, она на самом деле следила, не покажется ли вдалеке лошадь Мастерса. Но какая женщина устоит против соблазна пленить поклонника? Как бы молод и невзрачен он ни был, ей всегда приятно сознавать, что она царит в его воображении. Мэри подарила Байрону свой портрет, кольцо. Бедному мальчику вовсе не нужно было таких милостей, чтобы сойти с ума. И если бы даже она захотела его удалить от себя, ей бы это не удалось: он не стремился излечиться. Его не излечило даже и то, что сохранилось в памяти, как самое тягостное унижение, которому он подвергся из-за своей хромоты. Однажды вечером, когда Мэри Энн уже поднялась к себе, Байрон снизу из вестибюля услышал разговор на площадке лестницы между нею и её горничной.

— Неужели вы думаете, что я могу относиться серьезно к этому хромому мальчишке? — сказала Мэри.

Эта фраза пронзила Байрона, словно удар ножа. Ночью он выбежал из дома и, не помня себя, бросился в Ньюстед. Ярость, тоска, желание умереть, желание убить — самые мучительные чувства одолевали его всю ночь.

На следующий день он вернулся в Эннсли и ни словом не обмолвился о том, что слышал. В пятнадцать лет он уже испытывал мучительную потребность быть вблизи любимого существа и терпеть все, лишь бы видеть любимое лицо, слышать голос, коснуться любимой руки. Он был так влюблен, что в сентябре, в конце каникул, наотрез отказался вернуться в Харроу. Миссис Байрон требовала, чтобы он ехал; ей не нравились эти отношения с Чавортами. «Я знаю, — писал он ей, — что мне пора возвращаться в Харроу. Я чувствую себя очень несчастным, но повинуюсь. Только хочу (и умоляю вас разрешить мне) остаться еще на один день, и, клянусь честью, я уеду завтра вечером или после обеда. Сожалею, что вы не одобряете мой выбор друзей, которые, однако, считаются среди первых людей в графстве и равны мне во всех отношениях, но прошу вас разрешить мне выбирать самому. Я никогда не буду иметь дело с людьми, с которыми водитесь вы, и прошу не интересоваться моими знакомыми». Миссис Байрон разрешила остаться еще на один день.

Но Байрон не уехал ни на другой день, ни через неделю, ни через две. Четвертого октября доктор Друри в недоумении запросил Хэнсона, что случилось с его учеником? Хэнсон написал миссис Байрон и получил от неё следующее письмо: «Я понимаю, вы должны быть удивлены, и вы, и доктор Друри, что Байрон до сих пор не вернулся в Харроу. Положение таково, что я не могу заставить его вернуться в школу, несмотря на то, что в течение шести недель прилагаю к этому все усилия. Он ничем не болен, кроме безнадежной любви, а это, на мой взгляд, худшая из болезней. По правде говоря, мальчик без ума от мисс Чаворт; за все время каникул он не пробыл со мной и трех недель, находясь безотлучно в Эннсли. Если бы мой сын был в более подходящем возрасте и избранница его не была невестой, я бы очень опасалась подобного брака; все это доставляет мне немало беспокойства».

Байрон пропустил полный триместр учебного года и вернулся в школу только в январе 1804 года. Нельзя сказать, чтобы эти три месяца отсрочки были для него счастливыми. По каким-то загадочным, но весьма важным причинам, о которых он не захотел сообщить ни матери, ни даже Хэнсону, он поссорился со своим хозяином, лордом Грэем. Эта ссора лишила его возможности вернуться в Ньюстед. Он не хотел даже оставаться в одной комнате с лордом Грэем, и когда тот появлялся при нем в каком-нибудь доме, Байрон немедленно удалялся. Его отношения с Мэри Чаворт становились все более и более тягостными. Так вот эта любовь, чувство, казавшееся таким прекрасным! Он с облегчением думал о возвращении в Харроу. Ему только было жаль расставаться с Ньюстедом; перед отъездом он ходил еще раз взглянуть издали на свое аббатство и написал элегию: