Славчо Трынский - Не так давно

— Ничего не знаю! Когда это случилось?

— Позавчера. Мы получили телеграмму от Кольо.

Кольо был моим третьим братом, работавшим на стройке в Софии.

Было ясно, что меня усиленно ищет полиция. В этот день, хоть я имел возможность увидеться кое с кем из родных, тревога, вызванная возможностью полицейской проверки, омрачила мою радость.

Мама и бабушка носили черные платки. Это должно было означать, что я убит; их траур усиливал и укреплял слухи, которые неизвестно кто распускал.

— Это даже хорошо, — сказал я маме и бабушке. — Пускай люди думают, что меня нет в живых, и вы ничем не давайте им повода считать, что это неправда.

Всем понятно, что может интересовать мать. Ее вопросы вертелись вокруг одного: как я живу, чем питаюсь, где ночую, что со мной сделают, если схватят. Я успокаивал ее, уверял, что у меня есть и еда, и квартира, что обо мне заботится партия, что живым я не дамся в руки врагу, а это в ее представлении означало, что будет перестрелка и в этой перестрелке я могу погибнуть.

Мать моя была кроткой женщиной. Ни разу она ни с кем не поссорилась ни в селе, ни в своей махале, — в этом отношении она была полной противоположностью моему отцу, который без свар не мог и дня прожить. Хотя мать закончила всего три класса начальной школы, она разбирала любые почерки и писала письма половине женщин своей улицы.

Нас было восемь детей — пятеро мальчишек и три девочки и никто не болел никакими более или менее серьезными болезнями. Такой же крепкой и здоровой была и мама. Она сама пахала, сама жала, сама вязала снопы, сама крутила примитивную веялку, сама возила дрова. Она была в нашем доме мужчиной.

Хорошим человеком был и наш дед. Несмотря на свои почти восемьдесят лет, он тоже не удержался и пришел повидать меня, опираясь на посошок он доковылял до сарая, поцеловал меня и сказал:

— Путь ты выбрал хороший, но опасный. Остерегайся, не доверяй каждому-всякому. Есть люди подлые, есть глупые.

— Береги себя, Славчо, береги себя, сынок! — в один голос просили меня бабушка и мама.

Это были их последние слова, когда мы расставались. А дедушка, чтоб не сглазить, прощаясь назвал меня ласково «Гусенком» да и позже ни разу не назвал меня по имени. С отцом мы так и не виделись. Я хотел через маму его прощупать, а потом уже решить, стоит ли с ним встречаться.

В день нашей встречи с Райчо Николовым, который участвовал в совещании в слишовской роще, я вызвал на доверительный разговор своего двенадцатилетнего братишку Пешо, — бойкого и сообразительного мальчугана. Оказывается, оружейная лихорадка захватила и его; не помню уже как, но и он раздобыл себе ружье — берданку, отрезал у нее часть ствола и прятал ее, чтоб старшие не отняли. Было у него и несколько патронов. Не удержавшись от искушения, он показал нам свой боевой комплект. Я ничего такого не сказал ему, только посоветовал быть очень осторожным при стрельбе и тщательно скрывать от посторонних людей, что у него есть ружье. Большей радости, чем получить мое одобрение, у него не могло и быть. У него, казалось, выросли крылья, и мальчуган готов был идти в огонь и в воду.

Встреча с Райчо состоялась вечером в месте, которое называли Благоино гумно. Он пришел с оружием — новехоньким сербским карабином — и в приподнятом настроении. Под влиянием прогрессивно мыслящих учеников нашей гимназии и своего отца — коммуниста, Райчо воспринял наши идеи, но его дружба с легионерами в городе вызывала сомнение в искренности его отношения к делу партии, и потому мы с Цветковым поставили перед ним как испытание такую задачу: поджечь у старосты скирду хлеба. Хотя на лице у него появилась тень смущения, Райчо не отказался.

— Раз вы со мной, мне не страшно, — сказал он и первым зашагал вперед.

Мы уговорились, что сразу же после акции ему надо вернуться к себе домой, а когда соседи кинутся гасить пожар, он должен бежать с ними. Таким образом будет устранено малейшее подозрение в его причастности к этому поджогу.

Снопы были сухие и вспыхнули как порох. Огонь охватил всю скирду и сразу же перекинулся на другие строения — сарай и навес, которые были расположены буквой «Г».

Едва мы отдалились на несколько сот метров от места пожара, как раздались ружейные выстрелы, вопли и женский плач:

— На помощь! На помощь! Горим!

Расставаясь с Райчо, мы наказали ему строго выполнять наши предписания и независимо от сложившихся обстоятельств, хранить в полной тайне наше прибытие.

Райчо все выполнил. Ему пришлось долгонько отсидеть под арестом в полиции, а отцу его выложить немало денег, чтобы вырвать его оттуда, но авторы этой акции так и остались нераскрытыми.

Мы отправились в обратный путь, в Софию. Успехи нас окрылили, и мы спешили похвалиться ими. Что же скажет теперь наш партийный руководитель? Если бы это был бай Андрей — он, конечно, улыбнулся бы, похлопал по плечу и сказал: «Молодцы ребята, действуйте еще смелее».

А как оценит нашу работу новый человек, перед которым я всегда испытывал известное стеснение? А вдруг он прищурит свои зеленоватые глаза, нахмурит лоб и скажет иронически: «Неужели вы ничего более дельного не придумали, как поджигать скирды у людей. Какая от этого польза партии?» На подобный иронический вопрос я готов был возразить так: «Это наши первые опыты, если они неудачны — попробуем другое в духе партийной линии».

На пути в Софию между мною и Цветковым произошла размолвка. Очевидно, мы не сходились не только характерами, но и по ряду принципиальных вопросов у нас были различные мнения, и при этом никто из нас ничем не поступался. Непрерывные споры несколько осложнили наши отношения, и как я предполагал, Цветков, оказывается, делал это умышленно; он попросту не хотел возвращаться снова к делам, которые нам предстояло выполнить.

Мы снова вернулись в Брезник. Бай Лазо встретил нас заметно взволнованный.

— Бегите! — сказал он. — Возле города спустились какие-то парашютисты, и сейчас все вокруг блокировано войсками и полицией. Сегодня ночью и завтра будут обыскивать все дома и кошары подряд. Бегите скорей, пока вас не схватили!..

Бай Лазо был человеком серьезным, мы не могли ему не верить и, не медля ни минуты, кинулись бежать по старой нашей тропе, которая выводила на другую сторону Бырдо, и в миг оказались на самой высокой его части. В темноте трудно было отличить сосну от колючего боярышника и терновника и, пробираясь через лес, мы здорово исцарапались. На руках и лице царапины кровоточили, рукава были разодраны в нескольких местах.

Мы огляделись вокруг — ни полиции, ни войск. «Может быть, они на той стороне», решили мы и осторожно продолжали свой путь, пробираясь по глубокой долине в ожидании скорого рассвета. Долина вывела нас на просторные луга, пожелтевшие от засухи. Южнее лугов белело шоссе Брезник — Батановцы — София.