Славчо Трынский - Не так давно

На первый взгляд могло показаться, что Мара вообще чуждается нашей борьбы, что она видит в ней только побуждения материальной выгоды, но в действительности это было не так. У нее был трудный, мрачный характер, она любила иногда поспорить с нами, нарочно говорила наперекор, а сама помогала нам в осуществлении наших идеалов. И позднее сама попала в тюрьму за эти же идеалы.

Около полуночи Владо проводил нас за село. Там мы расстались. Он вернулся домой, а мы с Йовой Рашичем направились к горе Выртоп.

В то время много говорилось о партизанском движении в Югославии. Но каковы его масштабы, мне известно не было — не знал я, ни сколько там отрядов, ни каков их численный состав. Но я радовался, потому что наша соседка Югославия, так же как и Болгария, боролась за свободу и независимость.

А сколько крови пролил болгарский народ, сколько жертв понес он в этой борьбе. Бороться за свою свободу и независимость стало для него, можно сказать, делом обычным. Подвиги гайдуков во времена турецкого ига, действия повстанческих дружин, бурные восстания за национальное освобождение, затем Сентябрьское восстание 1923 года, организованное и руководимое нашей партией, в котором десятки партизанских чет и отрядов сражались за свержение захватившей власть реакционной буржуазии, — все это составляло драгоценное наследие для партии, предмет гордости каждого болгарского патриота. И если то, о чем я читал в книгах и узнал из рассказов современников тех событий, было для меня чем-то далеким, незнакомым, то все, что происходило летом 1942 года, было мне близко, знакомо и понятно.

Еще в Софии в столовой на бульваре Христо Ботева, в которой я питался, на улицах, в кафе и других местах я слышал разговоры о том, что во многих районах страны действуют партизанские группы, четы, отряды. Много говорилось о четах, действовавших в Разложской и Дупникской околиях, о чехларской чете в восточной части Среднегорья, о двух четах в Панагюрской округе, о четах, действующих в районе Сопота, Карлово, Казанлыка, Стара-Загоры, Пазарджика, Ловеча, Трояна, Сливена, Ямбола, Видина, Габрова, Севлиева, Омуртага и так далее. Наверное, общее число всех чет и отрядов достигло уже нескольких десятков. Не было почти ни одного района, где бы не действовала какая-нибудь партизанская единица. Все это поднимало мое настроение, и я думал, что приду к югославским партизанам с поднятой головой, что хотя условия в Болгарии гораздо менее благоприятны, чем в Югославии, Болгарская коммунистическая партия мобилизовала и поставила в боевые шеренги тысячи своих членов и членов Союза рабочей молодежи, что у нас есть и свой немалый опыт партизанской борьбы. И поскольку совместная борьба с общим врагом требовала обмена опытом, согласованных действий и взаимной помощи, — целью моей было связаться с югославскими партизанами. Так понимал я свою задачу и к этому стремился во время всех моих встреч с югославскими партизанами и их руководителями.

В начале дорога была крутой и трудной. Чем выше мы поднимались, тем больше усилий приходилось затрачивать. Я сгибался под тяжестью десятикилограммового ранца, но сосредоточившись на преодолении трудного пути, не заметил, как мы поднялись на крутой склон и вдруг оказались на просторной поляне — горном плато.

Перед нами далеко на север и на запад в предутреннем сумраке синели контуры снежных гор Сербии. Время от времени Рашич останавливался, довольно улыбался чему-то, громко запевал партизанскую песню, поляны подхватывали ее, передавали холмам, и песня летела вперед, как раз туда, куда быстро и уверенно шагал Рашич.

Золотой диск солнца медленно пробился сквозь серые полосы тумана, покрывшие горизонт; его лучи, просверлив плотное покрывало, поползли по долинам и холмам, прогоняя утренний ноябрьский холод, прикоснулись к остывшей земле, согрели ее своим теплом и она, обмякнув, испускала легкий бледный пар.

Приподнялся темный плащ облаков над Знеполе, и тотчас же под ним запестрели красноватые кровли сел, проснувшихся от глубокого сна, а пакостник туман, убежав из долины, залег у самого гребня гор. Оживилась и согретая солнцем трава. Заплакали, роняя мелкие слезинки и ледяные кристаллики, намерзшие за ночь на листьях.

— Вон там, — Рашич указал рукой на северо-запад, — там лежит наше село — геройское село Црна-Трава. У нас говорят: «Црна-Трава — Бркина держава», — с гордостью произнес Рашич.

Он остановился на минуту, подкрутил пальцами острые как рожки кончики усов, на лице его расцвела улыбка, открывшая два ряда белых как снег зубов. Он запел:

Удивительно хорошее настроение было в тот день у моего спутника. Он увлекательно рассказывал о явках партизан, об их боевых действиях, о командире Брко, который подвизался в окрестностях Црна-Травы, говорил и о трудной жизни югославского населения и о перспективах освободительной борьбы. Все это разжигало во мне нетерпение, усиливало любопытство, порождало новые вопросы, на которые я ждал ответа, и хотя мы были в пути уже несколько часов, усталости я не чувствовал.

Наконец мы пересекли плато и начали спускаться. Побелевшая от инея поляна осталась позади. Теперь мы шли по дороге, изрезанной руслами высохших речушек. Впереди медленно брели несколько пар волов.

— Если тебя спросят, кто ты и куда идешь, — скажи, что ты назначен учителем в село Брод и что меня ты нагнал на дороге, — предупредил меня Рашич. — Между хорошими людьми попадаются и плохие, а наше дело требует строгого соблюдения конспирации.

Когда мы, нагнав обоз, — это были дровосеки — миновали их и приблизились к махале Тодоровцы, Рашич запел:

Это был условленный знак, которым Рашич сообщал охране своей деревни, что все в порядке, и одновременно получал ответный сигнал охраны, что путь открыт.

Вечером в доме у Рашича собрались посиделки. Пришло много девушек, из которых мне запомнились сестры Савка и Драгица, маленькая Вера, Надя из Поповой махалы и еще кое-кто. Парней не было. Они ушли в партизаны. Сначала Рашич представил меня как учителя, прибывшего вступить в должность, и я должен был играть эту роль так, чтобы ни у кого не вызвать и тени сомнения. Но когда на посиделки пришли трое партизан и мы уединились с ними, тогда, наверное, всем стало ясно, что надо здесь этому «учителю».

С посиделок разошлись около полуночи. В махале наступила обычная тишина. Все окна были темны — предохранительная мера на случай, если нагрянет полиция, которая занимала лучшее здание в центре села. В махале круглосуточно стояла охрана. Службу эту несли девушки. В случае опасности они уведомляли ответственного товарища из партийной группы или организации, а тот со своей стороны решал — оказывать ли вооруженное сопротивление или же уводить людей в лес.