Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

У Войтичихи дрогнули губы:

— Уж такой жалостливый он у меня и мягкий… Все «маманя» да «маманя»…

Войтичиха сняла с подоконника герань и вынесла наружу. По оконному стеклу, растопырив дрожащие крылышки, поднималась пчела. Дождь затих и тут же снова припустил. Мы сидели понурые. Нам еще не доводилось слышать, что у Войтичихи были сыновья и что они не вернулись с фронта. С еще большей растерянностью глазели мы на портреты. Лицо матроса было улыбающимся. Крепыш в танковом шлеме казался суровым. Юноша в светлой футболке смотрел прямо на нас задумчивыми глазами.

— Пузырятся лужи-то, пузырятся, — донесся с улицы Войтичихин голос. — Поди, разойдется дождик!

Из сеней она принесла глиняную плошку пахучего меда и поставила на стол.

— Что носы повесили? — подбодрила, доставая из посудного шкафа полковриги хлеба и ножик. — Вот хлеб, мед, потчевать больше нечем. Яблоки еще не созрели: время не пришло.

Улыбка и взгляд, которым она посмотрела, ободрили нас. И мы, осмелев, начали рассказывать о своих похождениях.

— Неужто за реку? — удивилась она и тут же вздохнула. — И мои, бывало, все туда же норовили… Эх вы, побеги этакие!..

В окно заглянуло солнце. В отворенную дверь было слышно, как дождь шуршал по тесовой кровле. С ломтя мел стекал струйками, мы ловили его ртами, крутя головой.

— Поди как вкусно! — говорила Войтичиха, с улыбкой поглядывая на нас. — Сорок душистых цветов в меде-то! И все здесь, рядом, вокруг нас… А блеск тот верхушный, фара аль другое что, пустяшное, красовалось там.

Дождь перестал, а от Войтичихи уходить не хотелось.

Уже солнце клонилось к лесу, когда мы вышли в сад. За двором среди кустов крыжовника и малины стояли два старых улья. Чуть в стороне недавним дождем блестела морковная ботва и огуречные листья. Пахло укропом.

Старушка, посматривая по сторонам, рассказывала:

— Войтичиха-то прозвище мое по мужу. Афанасий мой смекалистый, агрономом был, его Войтом все величали. Бывало, скажет: «Семена залейте горяченькой водой, сорняки-то с пустоцветом и всплывут. Сейте утром, после полудня хуже посевы». Так и получается: бросишь крошку, вытащишь лепешку…

Войтичиха наклонилась и сорвала с грядки какую-то травинку.

— Моя невестушка в городе врачует. Зовет к себе жить. А на кого хозяйство-то покинешь? Бросишь все, а вдруг Петрунька придет? — задумчиво проговорила она и умолкла.

Заметив, что мы засматриваемся на высокие яблоневые деревья, Войтичиха сказала:

— В саду ходят по тореным дорожкам… И яблоко не тряси, покуда зелено… — Она подошла к раскидистой яблоне. — Вот она, крылатенькая, старшего сына — Павла. А вот эта, с подпалиной, Григория. В войну у нас тут баня сгорела, и корень у нее теперь трухлявый, как испекся все равно. Афанасий покойный сажал при рождении каждого своего сыночка. А эта, — с нежностью произнесла Войтичиха, останавливаясь перед крайней от плетня яблоней, — Петруньки моего… Розовая бель… Она краше всех в цвету, и плоды наливчатые.

Мы с Колюней смотрели так, будто впервые увидели эту яблоню. А ведь она-то и была целью наших ребячьих набегов, потому что яблоки ее были самые сочные, с окрашенной мякотью.

— Ласка ты моя меньшенькая! — негромко заговорила Войтичиха, сложив щепоткой пальцы у рта. — Нет того часа, чтобы я не думала о тебе… Да разве мало случаев… И я жду тебя, сынок мой!.. — задумчиво, словно сама с собой, говорила Войтичиха.

Мы молчали, не зная, куда себя девать.

Да, да, да (нем.) .

Кто видит в себе мертвеца (нем.) .

Ты ведешь большевистскую агитацию? (нем.)

Из вашего блока идет подкоп (нем.) .

— Переводчик! (нем.)

— Да, слушаю (нем.) .

Красный дьявол (нем.) .

Трудная для воспитания молодежь (нем.) .