Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

С годами это чувство не только не прошло, а, наоборот, обострилось. Стоило ему услышать: «Никто не забыт, и ничто не забыто», как снова накатывали воспоминания. И он опять видел тех увечных красноармейцев, переживших тяжесть поражения. Представил себе, как добирались они по бездорожью, прослышав о пограничниках, поторапливались, надеясь, что вот теперь-то и закончатся их мытарства. А он как с ними обошелся?..

Никто, конечно, не упрекнет его в профессиональном недоверии. Никто. Но разве не видел он их лиц, как они были возбуждены и радостны в первую минуту? И кто его за язык дернул бросить упрек в том, что они кантовались здесь? Он хорошо помнил все, словно это было вчера. Вспомнил, какими глазами глядел на него тот, что был на костылях. И растерянную улыбку его товарища помнил. Она получилась вроде бы виноватой или огорченной.

И тогда с надеждой, что, может, удастся как-то поправить положение, Сурин задумал разыскать кого-нибудь из оставшихся в живых из этого погранотряда. Конечно, это было трудно: война разметала всех по разным дорогам, но он надеялся, что вдруг найдется кто-нибудь, кому известно о тех двоих из резервного отделения. Он писал запросы, письма. Не раз обращался за помощью к школьникам-следопытам. И чем больше проявлял инициативы, тем мучительнее сознавал, что время упущено.

Спустя десять лет в свой отпуск Сурин приехал в тот маленький прибалтийский городок и целыми днями бродил по его окрестностям. Он заговаривал со старожилами, которые помнили исчезнувшие заставы. Оказалось, одни из них хорошо знали начальника, другие вспоминали старшину, а те, кто перед войной учился в школе, называли бойцов-активистов, руководивших стрелковыми кружками. От встреч и бесед с разными людьми, из отрывочных рассказов, из писем родных и сообщений из архива постепенно воссоздавалась картина трагической участи пограничного отряда, на который в первый день войны обрушился весь шквал огня. Все бойцы-пограничники погибли на своих заставах. А те, кто находился в комендатуре и пытался прорваться в город к лесу, полегли в неравном бою. Там, восточнее городка, их потом и похоронили. Среди них был и командир отряда. Об этом стало известно совсем недавно, когда жители городка на месте боев разбивали сквер и в земле обнаружили его боевой орден.

Сурин ездил и к братской могиле, на место захоронения останков погибших. Там, где раньше была широкая луговина с кустарником, теперь была проложена широкая асфальтовая дорога, а по бокам ее — приземистые коттеджи с крышами из красной черепицы. На том месте, где был разбит сквер с клумбами, работали строители, сооружая обелиск.

Да, никто ничего не знал о тех двоих безвестных героях пограничниках.

Удрученным вернулся Сурин из этой поездки. Теперь он не знал, что и делать. Он готов был отправиться на край света, лишь бы справедливость была восстановлена. Жена терялась в догадках, видя, что он приехал сам не свой, ходит как потерянный. Она пробовала поговорить с ним, но он отмалчивался, а потом сказал:

— Помнишь, я тебе рассказывал о двух инвалидах?

— Ты все еще не можешь забыть?..

— По-твоему, это возможно?!

— Но ты же сам говорил… Из лесов не вылазили…

— Ну что ты меня оправдываешь?! — с неожиданной резкостью бросил он.

Спор из-за этих инвалидов внезапно перешел в ссору. Конечно, они вскоре помирились, но осадок остался. Раньше он сам искал какой-то повод, чтобы оправдать свой поступок, теперь жена в сердцах — «Твоя боль тебе была тогда понятней» — как бы подтвердила его вину.

Прошло еще несколько лет. Отслужив уставный срок, Сурин вышел в отставку. На первых порах ездил в лес по грибы или проводил время с удочкой. А потом стал работать в НИИ заместителем директора по кадрам. Опыт научил его понимать, о чем думает, что переживает, чего хочет, к чему стремится человек. Про Сурина говорили, что он видит людей насквозь, но не боялись его. Каждый день дверь его кабинета была открыта, и кто бы ни зашел, он поднимался из-за стола и шел навстречу. Усаживал посетителя к приставному столику и сам садился напротив. Разговаривая с ним, сослуживцы замечали в его глазах заинтересованность, любопытство, были с ним откровенны, изливали душу. Вскоре он уже знал всех сотрудников, знал, у кого какая семья, кто с кем дружен, а кто кого-то недолюбливает. И так каждый день, имея дело с людьми, он кого-то жалел, кому-то сочувствовал и сострадал. И никто не знал, что, когда Сурин остается наедине с собой, он мучается, пытается забыть то давнее, случившееся в маленьком городке, но ничего с собой поделать не может. Из незначительного, как ему когда-то казалось, неприятного эпизода со временем проросло в душе что-то такое, что заставило взглянуть на то происшествие другими глазами и увидеть в нем целое событие.

Те два неизвестных пограничника, сами того не подозревая, были последними оставшимися в живых из всего отряда. Они были живой ниточкой, связывающей боевое прошлое с настоящим. И вот эта нить порвана…

В эти тягостные минуты Сурин замирал, уставясь в одну точку. И виделась ему застава в дыму, и опять становилось муторно на душе. И лезли нехорошие мысли: проявленная им в первый день войны отвага стала казаться ему нервной горячкой, а все то, чего достиг он за многие годы службы, стало выглядеть ничтожным в сравнении с тем, что он должен бы тогда как замполит предпринять и не сделал этого.

— Что с вами? На вас лица нет… — озабоченно спрашивали сослуживцы.

— Ничего, это пройдет, — отвечал он, через силу улыбаясь.

Ему не хотелось лгать, но и признаться во всем он не мог.

Сурина все чаще можно было видеть в производственных отделах или лабораториях. Он заседал в различных комиссиях, в парткоме, в товарищеском суде. Его часто приглашали в школы. Голос его звенел, когда он рассказывал о войне. В душе разгорался огонек. И ему самому казалось, что он связывает боевое прошлое с настоящим.

Он списался с однополчанами, участниками войны, вошел в работу совета ветеранов полка и с тех пор каждый год получал приглашение на торжественное собрание, посвященное Великой Победе…

Вот и в этот год Сурин приехал в маленький литовский городок. Многие однополчане приехали на празднества с женами и детьми. У мозаичных стен Дома культуры рыбаков уже толпится народ. Слышится музыка. Откуда-то доносится песня, подходят школьники с цветами. А седые, согбенные годами, в орденах и медалях ветераны охвачены сдержанным волнением.

К Сурину подходит начальник штаба, оставшийся после службы в этом городке. Это он каждый год вместе с местными властями организует встречи ветеранов. В его руках большая амбарная книга, в которую он записывает каждого прибывшего на встречу. Записав Сурина, он кивает в сторону худощавого человека в шляпе, сдвинутой на затылок.