Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

Для зрителей этот фильм открыл действительно что-то совершенно новое, о чем никто из них ничего не знал. Оказывается, в мире существует могучая тайная организация — масоны. И в достижении своих целей эта неумолимо жестокая сила не останавливается ни перед чем.

Не шумной, веселенькой толпой выходили зрители из кинотеатра. Вглядываясь в лица, по выражению хотелось понять впечатления от увиденного. Молчаливо-озабоченные, сосредоточенные люди, казалось, сознавали реальную опасность, существующую не только там, где-то на Западе…

Как бы ни были значительны, как бы ни были благородны и необходимы другие жанры в кино, Тамара Лисициан считает, что на современном этапе самыми важными являются контрпропагандистские картины — ответные удары на идеологические диверсии вражеской пропаганды.

Этот новый этап в творчестве обусловлен всей ее биографией бойца, солдата.

Из письма разведчика-подрывника Михаила Артемьевича Казакова к бывшей разведчице-подрывнику Елене Павловне Гордеевой-Фоминой:

«Сейчас, уже с высоты пройденных лет, все полнее осознаешь величие подвига, стойкости и мужества Тамары Лисициан, оказавшейся в сложнейшей ситуации, которая могла бы выпасть на долю каждого из нас.

Враги поверили ей. Это ж надо было так их убедить! А ведь могло бы оказаться совсем иначе — и не было бы сейчас ни нас, ни наших детей, ни наших внуков.

Мы продолжали борьбу и в течение полутора лет нанесли ощутимый урон врагу, выполнили задачу командования фронтом. В этом большая заслуга нашей боевой подруги и товарища Тамары Николаевны Лисициан, с честью и твердостью духа прошедшей сквозь муки фашистского ада, а потом снова с оружием в руках сражавшейся с врагом.

Леля, от меня лично и моей семьи передай Тамаре наш низкий поклон и самые добрые пожелания крепкого здоровья, новых творческих успехов в ее благородном и нужном людям труде и долгих лет жизни…»

В Москве в квартире Тамары Николаевны на стене — портрет партизанки в военном полушубке, шапке-ушанке с красной лентой наискосок. Наверное, когда художник писал его, то думал о строгости и доброте, ликовании и скорби, которые он почувствовал в двадцатилетней партизанке Тамаре Лисициан.

Заговорив об этом портрете с Тамарой Николаевной, я узнал, что, оказывается, в 1944 году Тамара, находясь в Москве в командировке, урывками забегала в мастерскую к художнику на Покровском бульваре.

— Я уже и забыла о портрете, — сказала она, — и если бы не звонок Артура Карловича Спрогиса…

Он позвонил ей на студию и сказал, что видел ее портрет в Центральном Доме работников искусств. Она тут же вспомнила, как тридцать пять лет назад, в зимний вьюжный день, один худощавый мужчина, увидев ее в трамвае, стал уговаривать зайти к нему в мастерскую позировать.

— Помню, было не до того, — говорила Тамара Николаевна. — После всего пережитого я чувствовала себя очень уставшей, да и контузия еще давала о себе знать. Но потом решила: если меня убьют, так хоть портрет у мамы останется.

Вскоре после звонка Спрогиса она поехала в ЦДРИ. Выставка уже закрылась, но ей удалось найти и купить портрет, а потом встретиться и с его автором — художником Михаилом Михайловичем Ещенко.

В годы войны, одержимый желанием запечатлеть героических защитников Отечества, он искал подходящие характеры. Так был создан «Портрет партизанки Тамары Лисициан».

Достаточно взглянуть на этот портрет той далекой военной поры, чтобы понять ее характер и теперь, через сорок с лишним лет. Все та же убежденность, непримиримость к врагам Отечества, к обывательским настроениям, к трусости. Все та же партизанская лихость в суждениях и поступках.

Политические фильмы, которые поставила режиссер Тамара Лисициан, говорят о ее целеустремленности, раскрывают сильные, высоконравственные, цельные человеческие натуры. Их отличают острое политическое чутье, смелость, надежность.

В этом и личная позиция Тамары Николаевны Лисициан. Она отстаивает ее каждым своим шагом в искусстве и в жизни.

…И снова вспоминаю Славуту, радостную встречу Тамары Николаевны с боевым побратимом Григорием Емельяновичем Власюком. И опять вспоминаю его рассказы о партизанской смелости Тамары, о том, как колхоз встречал ее с караваем на рушнике как почетного гостя. Это наша героиня…

— И никакой я не герой, — сказала перед отъездом из Славуты Тамара Николаевна, — просто обыкновенный солдат. Таких, как я, много!

В этот маленький, с островерхими черепичными крышами литовский городок на берегу Балтийского моря Сурин приезжает каждый раз накануне дня Победы.

От вокзала до гостиницы, где ему забронировано место, идет по кривым старинным улочкам не спеша. В гостинице задерживается лишь настолько, чтобы умыться с дороги, надеть сорочку и повязать галстук, и идет опять бродить по городу. Ему радостно оттого, что вскоре он увидится с боевыми друзьями, а щемящее чувство смутной вины заставляет думать о другом и надеяться встретить хотя бы одного из тех двоих, из давнего, тревожащего душу и совесть прошлого.

…Осенью сорок четвертого городок и его окрестности, только что освобожденные от оккупантов, переживали тревожное время. Не проходило и дня без диверсий, грабежей, внезапных нападений на отдельные машины с военнослужащими и сельские советы.

В те холодные, дождливые дни пограничники, обеспечивая охрану тыла действующей армии, прочесывая лесной массив, преследовали банду, тщетно пытавшуюся отбиться. Только к исходу третьих суток на Волчьем болоте, где бандиты заняли круговую оборону, их ожесточенное сопротивление было сломлено.

С операции возвращались вымотанные, промокшие до нитки, удрученные потерями. В числе погибших был лучший друг Сурина, командир роты. Тот в горячке боя первым со своим ординарцем прыгнул в бункер и был срезан очередью из автомата.

Глядя на него мертвого, Сурин никак не мог примириться с тягостной мыслью, что нет больше Николая, с кем с первых дней войны прошагал вместе по фронтовым дорогам. У Сурина в глазах стояли слезы. Но шел дождь, лица и глаза бойцов, несущих убитых и раненых на плащ-палатках, были влажными от дождя, и на него никто не обращал внимания.

В расположении полка, едва миновали проходную, Сурина кто-то окликнул:

— Товарищ капитан, вот тут интересуются…

Он оглянулся. От проходной помощник дежурного подвел к нему двух неизвестных. Они были исхудавшие, заросшие, в ветхой, залатанной одежде. Один из них опирался на самодельные костыли: левой ноги у него не было. Другой — в кургузом польском френчике с пустым рукавом. На ногах немецкие сапоги, облепленные грязью.