Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

Последний раз я пожал вам руку через решетку летом 1943 года, за несколько часов до вашего выхода на волю. Примите сердечную благодарность за то, что вы вселяли в меня тогда веру в жизнь.

После встречи с вами я страшно много пережил, все выдержал и вот живу и работаю сейчас врачом в профилактории ГРЭС.

Сердечно жму вашу руку и желаю творческих успехов. Николай.

Если вас не затруднит, Этери, напишите, очень буду рад. Ведь мы выходцы «с того света» и будем жить на этом…»

Это писал Николай Федорович Голубев из далекого Джамбула, свидетель ее побега из Славутского концлагеря.

Тамара Николаевна держала в морщинистых натруженных руках письмо и, уняв волнение, снова перечитала письмо спокойно. Затем вышла на балкон, где у нее были выставлены комнатные цветы, села в летнее креслице лицом к университету на Ленинских горах и час просидела в таком положении.

После войны она, при своей впечатлительности и душевной ранимости, делала все возможное, чтобы забыть страшные страдания, которые испытала. Но вместе с плохим, оказывается, стерлись в памяти и многие подробности, о которых ей напомнил человек, дружба и доверие к которому и через тридцать с лишним лет не могли измениться. Это неожиданное письмо не могло не вызвать размышлений. Память о войне минувшей призывает… Бывая в туристических поездках в зарубежных странах, она не раз видела, как опять поднимают головы фашистские недобитки и их молодые преемники. Миру сейчас, как никогда прежде, снова грозят войной. Современная обстановка чем-то напоминает предвоенную… «А я из чувства самосохранения спасаюсь… сохранила себя для работы, для дальнейшей борьбы с трудностями». И сама себе в эти минуты размышлений показалась жалкой, будто отошла от своей позиции и предала свое дело.

Но разве она не выступала на собраниях, где обрушивалась с беспощадной критикой на беспорядок и бесхозяйственность на студии, произвол, формализм и вкусовщину руководящих работников, из-за чего студия нередко выпускала идеологический брак? Возмущалась тем, о чем знали все и с чем, казалось бы, свыклись — и с выпуском скучной кинопродукции, и с формальным выполнением плана, и с тем, что годами простаивают крупные мастера кино, которые могли бы создавать настоящие художественные фильмы. Но разве она в семидесятые годы, будучи членом парткома студии, не вступилась за доброе имя оклеветанного кинорежиссера? Вступилась. И в конце концов дошла до коллегии Верховного суда и все-таки добилась справедливости. Дело было пересмотрено, и ни в чем не повинный человек, приговоренный к тюремному заключению, был оправдан из-за отсутствия состава преступления. Ему вернули партийный билет, квартиру, работу на Мосфильме. А на Тамару Николаевну за то, что она с возмущением и присущей ей прямотой высказывалась на суде, в партком студии прислали частное определение. После того заседания парткома она заболела. Но и тогда не пожалела о своем поступке, хотя потом оказалась в творческом простое. Она знала, что это сделано в отместку за ее непослушание, за ее гражданскую активность, непримиримость и принципиальность.

Восемь лет она пребывала в творческом простое. Все эти годы в издательстве «Искусство» переводила с итальянского новые сценарии. По заказу ГАИ и Пожарной инспекции ставила короткометражки. Ездила по стране, выступая с лекциями по киноискусству от Общества «Знание». За эти годы только раз удалось ей снять на Одесской студии полнометражный детский фильм «Волшебный голос Джельсомино».

И все-таки память о войне минувшей призывает… Неудовлетворенность и душевное беспокойство привели ее в Библиотеку имени Ленина, где после упорных и терпеливых поисков среди массы прочитанных книг она нашла материал, который дал ей возможность включиться в активную политическую борьбу. Ее взволновала история, случившаяся с небольшой группой журналистов, аккредитованных при ООН. Сама жизнь поставила их перед выбором: либо разоблачить перед мировой общественностью агентов ЦРУ, либо поступиться совестью…

«Как мне все это знакомо! Я всю жизнь старалась забыть, но теперь, когда такая международная обстановка, чем-то напоминающая предвоенную, мое место, как и раньше, на переднем крае…»

Предстояла адская работа. Все-таки восемь лет простоя, можно просто технически забыть профессию, но жизненный опыт, знание буржуазной среды ей поможет передать свое беспокойство актерам и с их помощью сделать зрителей сопричастными делу мира и судьбе человечества.

И вот наконец постановку фильма утвердили руководящие инстанции. Обращаясь к актерам и членам съемочной группы, Тамара Лисициан говорила: «Мы снова, как и много лет назад, выходим на передний край борьбы с темными силами реакции, с врагами нашей Родины. В нынешней напряженной обстановке нет проблемы более жгучей, чем борьба за мир. Я слишком хорошо знаю, как опасны военные маньяки, как ломает и калечит души людей война».

В остросюжетном политическом фильме «На Гранатовых островах» рассказана история вероломного вторжения на остров наемников под руководством ЦРУ, и буквально через четыре месяца подобный случай повторился на Сейшельских островах, а еще через некоторое время на островах Гренады. Чувствуется, что, выбрав самую современную, самую актуальную тему, Тамара Николаевна ничего не забыла, что ее некогда страстный призыв к борьбе опять звучит с той же убежденностью, теперь уже подкрепленный силой искусства.

А потом пришло письмо от Александра Михайловича Поляницы из города Тихорецка.

«Здравствуй, дорогая и незабвенная Тамара-Этери!

Ты меня ошеломила, потрясла до глубины души своим письмом. Боже правый, через столько-то лет! Как же мне тебя не помнить, насмешливая юная красавица! Прекрасно помню и Николая Голубева, мы с ним всегда держались вместе. Спасибо же тебе, моя радость и мой ангел! Тамара, ты меня очень извини за мою беспардонность и это панибратство, но одно лишь воспоминание о славутской каторге всех нас, прошедших этот ад, должно роднить до конца дней. Я называю тебя Этери потому, что знал и знаю ту Этери, образ которой пронес через всю мою страшно неудачную, очень сложную жизнь.

После возвращения домой я искал тебя в Тбилиси по тому домашнему адресу, который ты мне велела запомнить, и если останусь жив, то отыскать если не тебя, то твоих родных. Я тебе давал свой адрес с той же целью. У нас так мало было шансов выжить!..

«По указанному адресу Лисициан никогда не проживала» — так мне ответила сквозь дверную цепочку юркая старушонка, видимо, хозяйка квартиры. Что я мог после такого думать о тебе, мой милый и мой славный друг и товарищ! Но ничего, пережил и это. Специально, чтобы изучить твой язык, остался в Грузии — я ведь думал, что ты грузинка. Потом работал в Мцхете, нарочно каждый выходной приезжал в Тбилиси и болтался по Шота Руставели в надежде на встречу. Боже, какие были то иллюзорные надежды! Выглядывал я тебя два года! И вот теперь, через 37 лет, ты опять возникла, словно из небытия… Нет, знаешь ли, такое с людьми случается нечасто!