Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

«Привет из совхоза «Комсомолец»! Станция Лозовая, Харьковской области.

Здравствуйте, крестная Тамара Николаевна. С приветом к вам ваша крестница Маруся, а также мой муж Вася и мои дети. Крестная, узнавши, что вы живы, я решила послать вам письмо и маленькую посылочку, может, вы будете недовольны, но мне хочется познакомиться с вами и повидать вас. Но поскольку мы теперь не можем повидаться, то прошу, примите мою маленькую посылочку и как получите, то, будьте добры, ответьте, получили ли вы ее и как все дошло, не испортилось ли.

Я работаю дояркой, а Вася трактористом. Старший сын ходит в четвертый класс, а двое дома. Прошу, крестная, сообщите, как получите, и прошу — не обижайтесь и будем знакомы.

До свидания, примите привет от меня и Васи и моих детей».

Тамара Николаевна прочла и расплакалась от радости. Это письмо и посылку прислала дочка Павла Тучи. Она помнит крохотное розовое тельце, которое тогда держала в руках, положив на минуту автомат на пол, и вот надо же, у нее уже и «чоловик Вася», и трое детей, и ласковая душа, которая своей крестной матери партизанке прислала курочку на радость, выражая свою благодарность. Это напоминание о себе — как поцелуй ребенка из ее юности.

— В конце сорок третьего года наша подрывная группа оказалась около села Мирославль, — рассказывала Тамара Николаевна. — Направляясь на задание, мы решили остановиться до рассвета на краю села, возле хаты нашего связного Гриши Войтовича. Мать Гриши, Марта Михайловна, как только мы постучали, стала хлопотать, торопясь накормить нас. Уже стали устраиваться на ночлег, как вдруг в хату вошел Павел Туча. Мы его знали, как и многих мирославцев, помогавших нам. Павел объявил, что, пока нас не было в селе, у него родилась дочка и он просит меня и Майорова быть крестными матерью и отцом его дочери.

Мы не отказались. Туча был счастлив, мы тоже растроганы тем, что на оккупированной врагом земле, в такую лихую годину человек просит партизан быть крестными его дочери, прекрасно зная, что, если немцы проведают, вся семья его за это может быть уничтожена.

«Это дело политическое, — сказал Шура Майоров, — пошли!»

Были в Мирославле еще одни крестины, правда, немного раньше Марийкиных, но которые тоже имели отношение к одному из наших подрывников — Грише Власюку.

Немцы только еще недавно вошли в Мирославль, был конец сорок первого года. По селу развесили приказы немецкого командования. Один из них требовал — всем евреям явиться в комендатуру.

В Мирославле учительствовал еврей Табакман. Он был женат на украинке и имел четверых детей. Сначала он прятался от немцев, но потом почему-то решил подчиниться приказу и зарегистрироваться в комендатуре. Пошел и не вернулся. Его расстреляли. Немцы нагрянули к его жене Марине и потребовали отдать детей.

Марина умоляла пощадить детей и добилась разрешения оставить их дома, но только при условии, если они будут крещены и справка о крещении представлена в комендатуру.

История с семьей Табакмана так напугала соседей Марины, что никто из них не соглашался быть крестными ее детей. В отчаянии она уже собралась искать избавителей по чужим селам, как вдруг встретила Гришу Власюка. Гриша недавно убежал из плена и прятался у родителей, разведывая путь к партизанам. Марина рассказала ему о своем горе. Власюк тут же согласился быть крестным отцом, вместе нашли и крестную мать. Детей крестили, и жизнь их была спасена. После этого Гриша ушел в партизаны.

В Славуте накануне Дня Победы была встреча Тамары Николаевны с боевым другом Григорием Емельяновичем Власюком. Он — колхозник. Она — кинорежиссер. А встретились как боевые побратимы, которых породнили пережитые вместе беды и радости. Их отношения не могли измениться или «постареть». Эти отношения, дружба и доверие, как и погибшие товарищи, навсегда остались молодыми.

Обнимаются, целуются боевые друзья. Тамара Николаевна расспрашивает его о семье, жене, сыновьях, дочерях, зятьях и невестках. Всех, оказывается, она знала поименно, к каждому проявляла живой интерес.

— Рада я за тебя необычайно, за счастье твое с Марией Павловной, за выращенную вами семью. Молодцы вы необыкновенные…

— Они все тебя ждут. Так и сказали: «Без нее не возвращайся».

Нет, не могла Тамара Николаевна поехать, потому что дни в Славуте были расписаны буквально по минутам, а десятого мая надо было быть в Москве, на встрече с однополчанами-десантниками.

А здесь только что выступала перед ветеранами в горкоме партии, и через час ее уже ждали работницы Славутского цикорного завода.

Власюк все еще надеялся ее уговорить. И ей жаль своего побратима. За много километров добирался сюда, но долг превыше всего, она уже дала слово…

Когда Тамару Николаевну увезли на выступление, мы с Власюком продолжали беседовать. От него я узнал, что из членов диверсионной группы в живых осталось мало. Митя Арбузов и Коля Карцев погибли в 1944 году, их боевой командир Майоров — в 1945-м. В парке города Здолбунов на обелиске перед Вечным огнем высечено его имя.

Григорий Емельянович рассказал, что Тамара в партизанах была очень смелой, ни одного боевого задания не пропускала, иногда ее как девушку щадили и не хотели брать на опасные задания, но она плакала, просила и добивалась разрешения. Отчаянная была.

Я узнал о том, что однажды ночью, переходя Олевскую дорогу вблизи станции Белокоровичи, она буквально под стволами минометов начала по-немецки ругать мадьяр за то, что они открыли огонь, и мадьяры в замешательстве прекратили стрельбу, дав возможность нашей группе уйти из-под обстрела.

— Она была стройная, красивая девушка с черными глазами, в кубанке с красной лентой наискось, — говорил Власюк. — Одиннадцатого августа сорок третьего, как сейчас помню, взорвала самостоятельно свой первый поезд с немецкими солдатами возле станции Хролин. Я часто выступаю перед школьниками и молодежью, рассказываю о боевых действиях нашей диверсионной группы. Наша группа пустила под откос шестнадцать вражеских эшелонов, принимала участие в минировании дорог, уничтожении телеграфно-телефонных линий, полицаев, громила их посты. А в Рогачеве разоружили гарнизон голландских солдат.

Мне захотелось поподробнее узнать, как это было.

— Поскольку нашему отряду было необходимо оружие, Шурка Майоров решил, что мы не должны упускать оружие голландцев. И по его плану мы принялись за дело, — рассказывает Власюк. — На двух подводах под вечер подъехали к Рогачеву, спешились и незаметно подкрались к зданию, где жили голландцы. Подводы остались на соседней улице. Всех ребят Шурка расположил в садах и за хатами. Все оставались в укрытии, а Тамара с Майоровым вышли на улицу и направились к часовому у дверей казармы. Майоров — в полувоенной форме, на его фуражке узкая красная ленточка, пришитая наискосок. На Тамаре поверх вышитой украинской кофты была накинута черная кожаная куртка, черные брюки заправлены в сапоги, на голове алая шелковая косынка с бахромой. Часовой сразу понял, кто к нему направляется, и дал предупредительный выстрел в воздух.