Чарльз Чаплин - Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина

– Ой, а что вы здесь делаете в полном одиночестве? – с симпатией спросила она.

Я почувствовал себя обвиненным в страшном преступлении, но улыбнулся и ответил, что иду на встречу со своими друзьями. Конечно же, я должен был сказать ей правду – что я одинок и что мне очень хотелось бы пригласить ее пообедать, но моя стеснительность не позволила мне этого сделать.

В тот же день я прогуливался около Метрополитен-оперы и повстречал Мориса Геста, зятя Дэвида Беласко [21] Крупный американский театральный антрепренер, режиссер и драматург (прим. ред.). . Я встречался с Морисом в Лос-Анджелесе. Он начинал билетным спекулянтом – это был довольно доходный бизнес во времена, когда я в первый раз приехал в Нью-Йорк. (Он скупал билеты на лучшие места в театре, а потом продавал их по повышенной цене у входа.) Морис стремительно поднялся в качестве театрального антрепренера, и венцом его успеха был спектакль «Чудо», поставленный Максом Рейнхардтом [22] Австрийский режиссер, актер и театральный деятель (прим. ред.). . Морис с его бледным лицом, большими круглыми глазами, широким ртом и толстыми губами выглядел как грубая копия Оскара Уайльда. Он был очень эмоциональным типом и при разговоре буквально наседал на собеседника.

– Где, черт побери, тебя носило? – спросил он и, не дав ответить, продолжил: – Какого черта ты мне не позвонил?

Я ответил, что всего лишь решил прогуляться.

– Да что за черт! Что ты бродишь здесь один, это невозможно! Куда собрался?

– Да никуда я не собрался, просто дышу свежим воздухом.

– Так! А ну пошли со мной!

Он развернул меня в противоположную сторону и крепко взял под руку, не оставляя ни единой возможности вырваться.

– Я познакомлю тебя с отличными людьми, они тебе понравятся, будь уверен.

– А куда мы идем? – с беспокойством спросил я.

– Я познакомлю тебя с моим другом Карузо.

Мои протесты были бесполезны.

– Сегодня в дневном спектакле «Кармен» поют Карузо и Джеральдина Фаррар.

– Но я…

– Бог мой, да чего ты боишься-то? Карузо – прекрасный парень, простой и совершенно нормальный, как ты вот. Да он с ума сойдет, когда тебя увидит, нарисует твой портрет и все такое.

Я снова попытался объяснить, что хотел всего лишь прогуляться и проветриться.

– Ты получишь гораздо больше, чем просто свежий воздух!

Я обнаружил себя шагающим через вестибюль Метрополитен-оперы и опускающимся на одно из двух свободных мест.

– Сиди здесь, – прошептал Гест, – я вернусь во время паузы. Он рванул по проходу и исчез.

Я слушал «Кармен» несколько раз, но сейчас звучавшая музыка была мне незнакома. Я заглянул в программку: ну да, среда, дневной спектакль, «Кармен». Однако оркестр играл что-то другое, но довольно знакомое, что-то из «Риголетто», как мне показалось. Я не знал, что и думать. За две минуты до конца акта снова появился Гест и плюхнулся на место рядом со мной.

– Это «Кармен»? – прошептал я.

– Ну да, – ответил он, – вот же у тебя программка.

Гест забрал ее у меня.

– Вот, смотри, Карузо и Фаррар, среда, дневной спектакль, «Кармен», что за сомнения?

Занавес опустился, начался антракт, и он повел меня между рядов кресел к боковому выходу, ведущему за кулисы.

Рабочие сцены в мягкой обуви меняли декорации так быстро, что я просто не успевал уворачиваться от них. Царила атмосфера какого-то кошмарного сна. На середине сцены, гордо возвышаясь над всем бедламом, стоял высокий длинноногий мужчина с бородкой клинышком и большими грустными глазами, смотрящими на меня сверху вниз.

– Как поживает мой дорогой друг синьор Гатти-Казацца [23] Итальянский оперный менеджер, руководил Ла Скала и Метрополитен-оперой (прим. ред.). ? – спросил Морис Гест, протягивая руку.

Гатти-Казацца пожал ее и сделал пренебрежительный жест в сторону, одновременно что-то быстро пробормотав.

– Ты был прав. Это не «Кармен», это «Риголетто», – повернулся ко мне Морис. – Джеральдина Фаррар позвонила в самую последнюю минуту и сказала, что заболела. А это Чарли Чаплин, – продолжал он. – Я хочу познакомить его с Карузо, может, это немного взбодрит его. Пошли с нами.

Однако Казацца лишь грустно покачал головой.

– А где его гримерка?

Гатти-Казацца подозвал менеджера сцены.

– Он вам покажет.

Мой инстинкт говорил, что лучше было бы оставить Карузо в покое, и я сказал об этом Гесту.

– Да что за глупость! – был его ответ.

Мы пошли по проходу к гримерной.

– Кто-то выключил свет, – сказал менеджер, – одну минуту, только найду переключатель.

– Послушай, – сказал Гест, – меня там люди ждут, надо бежать.

– Ты что же, бросишь меня одного? – быстро спросил я.

– Все будет отлично, поверь.

Я не успел ответить, как Гест словно растворился в воздухе, оставив меня одного в кромешной тьме. Вернувшийся менеджер зажег спичку.

– Это здесь, – сказал он и осторожно постучал в дверь.

Из гримерной послышался заряд быстрой итальянской речи. Мой спутник что-то сказал по-итальянски, закончив:

– Чарли Чаплин!

– Послушайте, зайдем в другой раз.

– Нет-нет, – решительно сказал он, будто от этого зависела его жизнь. Дверь приоткрылась, и из темноты осторожно выглянул гример. Менеджер еще раз представил меня.

– О-о! – сказал гример, прикрыл дверь, а потом широко открыл ее снова. – Входите, пожалуйста!

Казалось, мой спутник чувствовал себя героем после битвы. Мы вошли, Карузо сидел перед зеркалом спиной к нам и поправлял усы.

– О, синьор, – учтиво произнес менеджер, – разрешите представить вам Карузо современного кинематографа – мистера Чарли Чаплина!

Карузо кивнул в зеркало и продолжил заниматься усами. Наконец он поднялся и повернулся к нам, одновременно застегивая ремень.

– У вас такой успех, ведь правда? Вы зарабатываете столько денег!

– Ну да, – улыбнулся я.

– Вы, должно быть, очень счастливый человек!

– О да, – сказал я и посмотрел на своего спутника.

– Ну что же, – бодро сказал тот, намекая, что нам пора уже уходить.

Я поднялся и, улыбаясь, сказал:

– Не хотел бы пропустить арию тореадора.

– Так это же «Кармен», а у нас сегодня – «Риголетто», – ответил Карузо, пожимая мне руку.

– Ах да! Ну конечно же! Ха-ха-ха!

Я адаптировался к Нью-Йорку, насколько это было возможно, но уже начал подумывать об отъезде – больше всего мне не терпелось начать работу по новому контракту.

Вернувшись в Лос-Анджелес, я остановился в отеле «Александрия», на перекрестке Мэйн и Пятой-стрит. Это был самый модный и дорогой отель в городе. Он был построен в классическом стиле рококо, его вестибюль украшали мраморные колонны и огромные хрустальные канделябры. В центре на полу был легендарный «миллионный ковер» – святое место совершения кинематографических сделок. Юмор состоял в том, что на этом самом ковре вечно топтались всякие болтуны и псевдопромоутеры, с легкостью оперировавшие астрономическими цифрами сделок в своих бесконечных разговорах.