Олег Будницкий - Люди на войне

По советским заказам производили и поставляли неожиданную на первый взгляд продукцию, например 257 723 498 (с точностью до штуки!) пуговиц. Это имеет вполне рациональное объяснение: изготовление пуговиц — это расход цветного металла, электроэнергии, рабочего времени. Когда пуговицы производят за рубежом, эти ресурсы экономятся и могут быть направлены на другие цели.

Сошлюсь в оценке значения ленд-лиза для военной экономики СССР на мнение более чем компетентного человека — маршала Георгия Жукова. В частном разговоре, зафиксированном прослушкой КГБ (содержание разговора было сообщено тогдашнему первому секретарю ЦК КПСС Никите Хрущёву), он говорил:

Но ведь нельзя отрицать, что американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну… У нас не было взрывчатки, пороха. Не было чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали! Разве мы могли бы быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью? А сейчас представляют дело так, что у нас все это было свое в изобилии.

Однако в вышедших впоследствии в советское время мемуарах «маршал Победы» писал, разумеется, о пресловутых 4 %. Никаких иллюзий лидеры стран антигитлеровской коалиции относительно друг друга не питали. Рузвельт писал Черчиллю 28 октября 1942 года после очередной размолвки со Сталиным:

Меня не особенно тревожат полученные нами ответы или отсутствие ответов из Москвы. Я решил, что они не пользуются даром речи для тех же целей, для каких мы им пользуемся. Я вполне убежден, что русские продержатся эту зиму и что нам следует решительно осуществлять наши планы как в смысле снабжения их, так и отправки военно-воздушных сил для участия в боевых действиях на их фронте. Я хочу, чтобы мы имели возможность сказать г-ну Сталину, что мы выполнили наши обязательства на 100 %.

Впоследствии Черчилль писал, комментируя ситуацию:

Теперь, когда оглядываешься назад, создается впечатление, что поведение Советов отчасти объяснялось надеждой, что, если им удастся продержаться зиму, они смогут отказаться от любой непосредственной военной помощи со стороны Запада, которую они считали пагубной и способной умалить их престиж. Я считаю, что мы по крайней мере заслуживаем похвалы за наше терпение в условиях постоянных оскорблений со стороны правительства, которое надеялось сотрудничать с Гитлером, пока он не напал на него и чуть не уничтожил.

Сталин откровенничал по поводу союзников в разговоре с Милованом Джиласом:

Возможно, вы думаете, что как раз потому, что мы с англичанами союзники, мы забыли о том, кто они такие и кто такой Черчилль. Для них нет ничего более приятного, чем обманывать своих союзников. Во время Первой мировой войны они постоянно обманывали русских и французов. А Черчилль? Черчилль — это такого рода человек, что, если за ним не смотреть, он вытащит у тебя из кармана копейку. Да, копейку, из твоего кармана! А Рузвельт? Рузвельт не такой. Он засунет руку только за более крупными монетами.

Неудивительно, что союз распался вскоре после окончания Второй мировой войны. Не стало Гитлера — не осталось и оснований для сохранения антигитлеровской коалиции.

Своеобразной — и ироничной — эпитафией славному (без кавычек!) союзу периода Второй мировой войны стало то, что среди советских судов, доставлявших военные грузы на Кубу в период Карибского кризиса, были пять сухогрузов типа «Либерти», построенных на американских верфях.

Писать историю советского общества, опираясь только на официальные документы, даже не предназначенные для публики и хранившиеся «за семью печатями» в архивах, значит вводить читателя в заблуждение. Точнее, опора на тексты и иные материалы, произведенные властью и ее агентами, приводит, на мой взгляд, к искажению исторической перспективы. Государственная власть смотрела и смотрит на историю, как правило, с точки зрения ее «полезности». Она рассматривается как средство воспитания, доказательства исторических прав — в общем, является частью политики. Государственная власть пытается проводить определенную «политику памяти», управлять памятью о тех или иных событиях. Что иногда удается, иногда нет.

Война (а когда мы говорим или пишем «война», не уточняя, какая, в нашей стране все понимают, что речь идет о Второй мировой, именуемой у нас Великой Отечественной) не является исключением. Это часть советской истории, хотя и в памяти людей, и в исторических исследованиях она как будто выпадает из ее общего хода.

Частная память вытесняется «на обочину», делегитимизируется. Казалось бы, войны это касается в наименьшей степени, ведь в советское время было издано огромное количество военных мемуаров. Однако значительная, если не большая, часть воспоминаний была выпущена военачальниками различных рангов, в частности, в знаменитой серии «Военные мемуары». Тексты тщательно редактировались и согласовывались, да и писались, как правило, не самими генералами и маршалами, а «литературными неграми» (в большинстве своем не особо одаренными). Память о войне тщательно унифицировалась.

Военные мемуары стали чем-то вроде замогильных записок, сочиняемых генералами-шатобрианами, — писал бывший командир пулеметной роты Зиновий Черниловский, — тогда как солдаты — Некрасов или Быков — сосредоточились на художественном видении войны. Где, мол, тот командир роты, который отважится показать эту величайшую из войн как ее участник. Просто и буднично, то есть не как «человек с ружьем», а много проще и обыденней, в духе известной французской поговорки: на войне как на войне…

Ситуация начала меняться в перестроечные годы, а в постсоветской России произошла настоящая «революция памяти». Число текстов о войне стало возрастать в геометрической прогрессии, степень их откровенности — тоже. Вышли сотни мемуарных книг. Энтузиастами военной истории были записаны тысячи рассказов ветеранов. Оказалось, что некоторые рядовые великой войны писали воспоминания о своем военном опыте, не рассчитывая на публикацию. Писали для детей, внуков, «в стол» — для истории. Иногда побудительным мотивом написания текстов была официальная ложь о войне и соучастие в этой лжи «назначенных» ветеранов.

«Ни в одной стране нет таких замечательных ветеранов, как в нашем родном и любимом СССР», — писал Василь Быков. Они «не только не способствуют выявлению правды и справедливости войны, но наоборот — больше всех озабочены ныне, как бы спрятать правду, заменить ее пропагандистским мифологизированием, где они герои и ничего другого. Они вжились в этот надутый образ и не дадут его разрушить».