Олег Будницкий - Люди на войне

Славгородского сочли погибшим, командование представило его к званию Героя Советского Союза. Однако вместо золотой звезды Героя Славгородского наградили орденом Отечественной войны 2‐й степени. Как выяснилось вскоре, кратчайший путь к званию Героя — смерть. Но Славгородский как будто перестает о ней думать. Он воюет с 1941 года, побывал в тяжелейших переделках, был ранен, но не слишком тяжело, а конец войны уже не за горами. Как обычно, в день рождения он делает «итоговую» запись. Вверху, прописными буквами, красным карандашом — МНЕ 30 ЛЕТ. И далее — «Я жив, здоров, не искалечен. Судьба хранит меня» (27.08.1944). Невольно возникает мистическое желание отправить «телеграмму в прошлое»: не пиши этого! Не искушай судьбу!

За три недели до смерти Славгородский записывает: «Война предстоит интересная, наверняка с успехом» (03.01.1945).

Война шла с успехом. Вот только убивали на ней до последнего дня. Георгий Славгородский успел поставить дату и место предполагаемой записи — 23.1.45 г., Шайдельвитц. В тот день батальон под его командованием форсировал Одер. В тот же день майор Славгородский получил смертельное ранение в живот. Двадцать пятого января 1945 года он умер. На следующий день, еще не зная о его смерти, командование полка написало представление на присвоение Славгородскому звания Героя Советского Союза. В наградном листе в разделе «ранения и контузии в отечественной войне» напечатано: «ранен 3.8.43 и 26.I.45 выбыл в госпиталь». Здесь же от руки приписано: «Убит». В конце текста представления к высшей советской награде напечатано на другой машинке: «посмертно». Бюрократическая машина работала не спеша, и звание Героя Советского Союза (посмертно) было присвоено гвардии майору Георгию Славгородскому указом Президиума Верховного Совета СССР 27 июня 1945 года.

Отметим расхождения в датах ранения и смерти Славгородского в записи, сделанной в дневнике его братом Ананием, и в официальных документах. Чему верить? Вероятно, сведения, полученные Ананием Славгородским от сослуживцев брата, точнее, нежели официальные. Да и не слишком вероятно, что представление на звание Героя было написано в день самого боя, как следует из наградного листа.

Славгородский не был бы самим собой, если бы не сомневался постоянно в себе и не сетовал на судьбу. Дело, в котором он достиг очевидных успехов, — военное — его совсем не прельщало. Накануне 1945 года он записывает:

Я неудачник, война — палка в колесе, я в ней забываюсь и ищу судьбы.

Я тот [же] только больше прозы во мне.

О праздниках и пьянках, о фронтовых товарищах и земляках — здесь поэзия (29.12.1944).

Еще раньше, в свой 30‐й день рождения, он писал:

Мне 30 лет! Кто я? Офицер. В 30 лет я средний офицер, храбрый русский офицер. И всё! А где мои мечты, а где моя семья? (27.08.1944)

Осуществить свои мечты и создать семью Георгию Славгородскому не довелось. Роль, которую он как будто не считал самой важной — «храброго русского офицера», — стала последней и главной в его жизни. Да и что было важнее этой роли с 1941‐го по 1945 год? Георгий Славгородский вовсе не искал героической смерти — он хотел жить, любить, сочинять, выпивать с товарищами, в конце концов. Судьба распорядилась иначе.

Единственным дошедшим до нас текстом, написанным Георгием Славгородским, оказался дневник. Перед нами еще одно — наивное, откровенное и трагическое послание, повествующее о мире, которого уже нет. И о войне, которая была совсем другой, нежели представляет большинство из нас через 75 лет после ее окончания.

Дневник Владимира Гельфанда, в чем-то сходный с некоторыми другими по мотивам, которыми руководствовался при его написании автор («Литературную работу-учебу не прекращу ни при каких обстоятельствах, это моя жизнь», — записал Гельфанд 6 июня 1942 года) и по некоторым затрагиваемым сюжетам, из общего ряда выбивается.

Дневник уникален по нескольким обстоятельствам. Во-первых, по хронологическому охвату и объему записей: он начинается с последних предвоенных месяцев 1941 года, завершается возвращением из Германии, где автор служил в оккупационных войсках, осенью 1946 года. Собственно, Владимир Гельфанд и после войны продолжал вести дневник, но вел его уже не столь систематически, да и события, в нем описанные, интересны скорее как история повседневной жизни советского человека второй половины 1940‐х — начала 1980‐х годов. То есть как уже совсем другая история. Оговоримся сразу: дневники столь широкого временного охвата встречаются, хотя и нечасто. Например, дневники Николая Иноземцева и Бориса Суриса. Однако Николай Иноземцев служил в артиллерии большой мощности, которую задействовали преимущественно при наступательных операциях и которая располагалась сравнительно далеко от передовой. Вследствие этого автор большую часть войны провел в тылу, в ожидании наступления. Борис Сурис был военным переводчиком при штабе дивизии и по роду службы бывал на передовой нечасто. Гельфанд же — и это еще одна черта, позволяющая счесть его дневник уникальным — был минометчиком, во время боевых действий находился практически на самом «передке»; впереди была только пехота. Служба в артиллерии большой мощности предполагала наличие определенного образовательного уровня, не говоря уже о штабной работе; поэтому окружение Гельфанда существенно отличалось от окружения Иноземцева или Суриса. Это самый что ни на есть «простой народ»; среди его сослуживцев было немало весьма малограмотных, а то и просто неграмотных, за которых Гельфанд иногда писал письма. В-третьих, и это, возможно, самое важное: дневник беспрецедентен по откровенности. При чтении дневников нередко ощущается некий внутренний ограничитель: их авторы как бы предполагают постороннего читателя и нередко пишут, словно ориентируясь на него. Случай Гельфанда принципиально иной: временами текст дневника тяжело читать: автор описывает собственное унижение, порой — неблаговидные поступки. С не имеющей аналогов откровенностью он описывает свои сексуальные проблемы и «победы», вплоть до физиологических подробностей.

Уникален дневник и еще в одном отношении: это, пожалуй, единственный известный в настоящий момент текст, подробно описывающий «труды и дни» офицера Красной армии в оккупированной Германии в 1945–1946 годах, его взаимоотношения с немцами (в особенности — с немками), без каких-либо умолчаний и оглядок.

Автор дневника, несомненно, относится к категории графоманов. Не писать он не может, пишет постоянно, при любых условиях. Пишет письма родным и подругам (в основном школьным; впрочем, если где-то случайно знакомится с девушкой, она тоже попадает в список его корреспондентов), пишет стихи, статьи в газеты (настоящие и стенные). Пишет письма для сослуживцев, которые не в ладах с грамотой или же хотят, чтобы им написали «красиво»: