Иван Третьяк - Храбрые сердца однополчан

К этому времени в состав группы «Курляндия» входили те же 16 я и 18-я армии. За счет основательной перетасовки наличных резервов фашистское командование сумело даже как-то укрепить группу. Ее части и соединения, несмотря на большие потери в живой силе и технике, оставались боеспособными. Не исключено, что со стороны моря группе была подброшена солидная партия вооружения и боеприпасов.

Новый командующий группой армий «Курляндия» заявил своим офицерам, что он лично дал слово фюреру: «Приковать на полуострове 2-й Прибалтийский фронт русских». И во имя исполнения этого слова фашистский генерал многое сделал. Пока шли бои, в основном в тактической зоне, гитлеровцы лихорадочно укрепляли рубежи в глубине своей обороны. Причем проявляли немало изобретательности. Доты они соорудили даже на болотах — там, где наступающим и без того трудно продвигаться. Гитлеровцы возвели так называемые полосы активной обороны. На них были расставлены в определенном порядке, вкопаны в землю танки и самоходные орудия. Между ними, как между стальными островками, курсировали самоходки, обеспечивая переброску личного состава, взаимодействие, связь. Такие полосы, расположенные через каждые полтора-два километра, оказались очень устойчивыми. Преодолевать их надо было только после хорошей артиллерийской подготовки, массированным применением артиллерии, что не всегда оказывалось в пределах боевых возможностей наступающих.

Особо большое внимание уделили гитлеровцы фортификации города Салдус и других превращенных в крепости городов.

В районе Салдуса развернулись вскоре жестокие бои. И как только они загремели, как только атаки гвардейцев стали поглубже пронизывать вражескую оборону, Ставка потребовала от командования 2-го Прибалтийского фронта «решительно активизировать боевые действия».

Указание сейчас же передали по инстанции — от старшего к младшему. Иные начальники сочли нужным и от себя усилить данное указание.

— Ну что, отсиживаемся? Войну-то хоть там у вас слыхать? — иронизировали по телефону из штаба армии.

— И слыхать, и видать, — отвечали мы. — Вот как раз сейчас немцы нахрапом лезут. Отстреливаемся прямо из землянки.

Начиная со второй половины января 1945 года стали попадать к нам в плен немецкие солдаты и офицеры с нарукавными золочеными шевронами «Курляндия». В показаниях они сообщили, что такой знак воинского отличия пожалован отныне всем, кто воюет в составе окруженной группировки.

— Но ведь группировка не полностью окружена, ваши войска имеют выход к морю — это верно? — интересовались офицеры, допрашивавшие пленных.

— Об этом нам запрещено говорить под страхом смерти, — следовал уклончивый ответ.

Но потом пленные все же рассказывали, что со стороны моря на всем протяжении занятого побережья группа армий активно поддерживается флотом в материально-техническом и оперативно-тактическом отношениях.

— А что еще пообещали вам кроме вот этой ленты с надписью «Курляндия»? — спросил пленного один из наших офицеров-переводчиков. Повернувшись, пояснил товарищам по-русски: — Не верится, что только лента вдохновляет их на такие жертвы в боях. Что-то должно быть еще…

Пленный обер-фельдфебель убежденно ответил:

— Фюрер обещал всем, кто воюет в «Курляндии», после войны дать земельные участки.

Офицеры засмеялись, когда переводчик перевел это.

— Сам фюрер обещал! — воскликнул гитлеровец. Он покраснел, глаза его налились злобой, и, похоже, обер-фельдфебель вообще забыл, где находится.

— Переведи ему, лейтенант: у фюрера самого теперь землицы всего два метра останется, — попросил один из офицеров.

Переводчик отмахнулся от него.

Гитлеровское командование, следовательно, придавало большое значение группе армий «Курляндия» и возлагало на нее, может быть, последние свои надежды. Если бы не расчет как на скрытый резерв, она давно была бы брошена на произвол, как поступали фашистские верховоды с многими бесперспективными группировками, попадавшими раньше в котлы. А тут и подпитывают из своих небогатых нынче запасов, и, поди ж ты, особый знак отличия придумали! Попалась нам в руки и листовка, подписанная одним из гитлеровских генералов, в которой, в частности, говорилось: «Кто попытается сравнить «Курляндию» с каким-либо котлом, тому следует заткнуть глотку!» Стойкость и боевой дух группировки поддерживались фашистами всячески и со всех сторон.

В начале февраля решением Ставки Верховного Главнокомандования 1-й и 2-й Прибалтийские фронты объединились в один — 2-й Прибалтийский. Командующим фронтом был назначен Маршал Советского Союза Л.А.Говоров. Одновременно он командовал и Ленинградским фронтом. Членом Военного совета стал генерал-полковник А.А.Жданов, начальником штаба — генерал-полковник М.М.Попов. Значительное количество войск перебрасывалось на другие фронты.

Прочно блокированная советскими войсками группировка противника в течение зимних месяцев сорок пятого года вела активные боевые действия, стремясь вырваться из Курляндии. Но, потеряв около ста тысяч солдат и офицеров убитыми, много самолетов, танков, орудий и автомашин, фашистское командование встало перед неразрешимой проблемой.

Вернувшись в марте 1945 года из госпиталя на фронт, я принял полк от майора Боронина, сердечно поблагодарив Николая Андреевича за достигнутые под его руководством боевые успехи, за то, что не допустил больших потерь, берег людей.

Как раз ставилась задача по расчленению и разгрому войск противника в районе Гребутниеке, Салдус. Задача весьма сложная. Дивизия наша, хоть и пополнялась недавно, располагала скромной численностью, по-прежнему сказывалась нехватка танков и артиллерии. Так что рассчитывать на превосходство в силах особенно не приходилось, можно было лишь надеяться (что не вызывало никаких сомнений) на богатый боевой опыт наших частей и подразделений, на возросшее тактическое мастерство наших командиров, на крепость нашего наступательного духа.

Получив задачу, стали мы с командирами батальонов и офицерами штаба разрабатывать ее, так сказать, в практическом преломлении. Еще раз позволю себе сказать доброе слово о таком важном качестве фронтового офицера, как трудолюбие. Перед боями оно не знало границ. Мы просиживали над картами днями и ночами. Мы света белого не видели, хотя нам, двадцати — двадцатипятилетним парням в офицерских погонах, было на что поглядеть. Скажем, тогда же, во второй половине марта: ведь наступала ранняя весна, пробуждалась природа, по-своему прекрасная и на болотистых, лесистых, изрытых воронками и окопами землях нашего участка фронта.

Несколько месяцев не был я в полку, и за это время командиры, особенно из недавно назначенных, заметно повзрослели, в военном отношении шагнули вперед. Послушаешь рассуждения одного, другого — и сразу же проникнешься уверенностью, что с такими офицерами можно решить любую задачу.