Ефим Шифрин - Мир тесен. Короткие истории из длинной жизни

Вам, наверное, знаком этот тип женщины, которая всегда живет для других, считая семью своей сестры родной, а к племянникам относится точно как к родным детям.

В молодости Миня была очень красива. Я даже помню всех ее ухажеров в Риге и на Колыме. Но до брака почему-то дело так и не доходило. Моя мама всегда оставалась главнее любого жениха, а мы с Элькой были дороже всех женихов на свете.

Когда мамы не стало, они остались вдвоем с моим отцом — уже совсем пожилые, и после того, как папа решил перебраться в Израиль, Мине не оставалось ничего другого как последовать за ним — разве могла она поступить как-то иначе?

Элькины дети, естественно, стали самыми что ни на есть родными внуками своей на самом деле двоюродной бабушки.

Больше всех, никогда не скрывая своей особой привязанности, она любила меня. Честно говоря, может быть, в силу ее возраста, мне бывало легче объясниться с ней, чем с мамой. Мы проводили много времени вдвоем и даже покуривали втайне от мамы, которую, как ни странно, побаивались, помня ее острый язык и особенно — красноречивые взгляды.

Как удивительно работает генетика — не столько в смысле моей уникальной похожести на погибшего дядю или в прямом наследовании актерских талантов матери.

Минина судьба мистическим образом повторилась в моей, буквально скопировав основную сюжетную линию. Мне, как и Мине, никогда не приходилось жалеть о своей участи: вокруг меня — родные дети и уже подросшие родные внуки, и для меня всегда дико звучит, когда кто-то намекает мне, что «они — все же не ваши…».

Выявлен в 1957 году из письма сестры С. С. Смирнову — Зинаиды Ильиничны Цыпиной (сканированный вариант прилагается).

Уроженец с. Ляды Витебской области Белорусской ССР, еврей.

На 22 июня 1941 г. — сержант 8-й стрелковой роты 3-го стрелкового батальона 333-го стрелкового полка.

В книге Х. Д. Ошаева «Слово о полку чечено-ингушском» автор приводит воспоминания ст. сержанта 333-го стрелкового полка Бейтемирова Сайд-Ахмад Мучуевича: «…В феврале 1940 года получил повестку о призыве в Красную Армию, вместе со мной… призвали… также учителя Иосифа Цыпку, еврея по национальности, и Сошенко Николая…»

О службе в Брестской крепости Вашего дяди как раз и вспоминал Николай Леонтьевич Сошенко. В справочной карточке он сообщает сведения о сослуживцах, в т. ч. и о И. И. Цыпине: «Ком. отд. Цыпин Иосиф Ильич, 18–19 г., ст. сержант».

Участие И. И. Цыпина в обороне Брестской крепости подтверждает Евгений Георгиевич Хлебников: «Проходя с боем участок в 75 метров к столовой комсостава в центре крепости возле костела в зверской рукопашной схватке сержант 8-й стрелковой роты Ципин Иосиф и мл. сержант Чалов с 3-й минометной роты уничтожили штыками и огнем 19 человек гитлеровцев, выйдя из боя легко ранеными».

Один из участников обороны, Александр Федорович Могилев, ошибочно полагал, что И. И. Цыпин погиб в крепости: «…у 3-м батальоне був такий Ципин, замполит, тоже погиб у крепости» (орфография сохранена).

О нахождении И. И. Цыпина в плену вспоминал Василий Венедиктович Бабичев:

«Из защитников крепости встречал в плену Ципина Иосифа — был переводчиком нач. лагеря Ченстохов, говорят, расстреляли, был еврей». После общения с Вами мы узнали о том, что он не знал немецкого языка, но, видимо, мог его понимать, т. к. семантика еврейского и немецкого языков похожа.

В базе данных «саксонские мемориалы» и сайта obd-memorial.ru — сведения о И. И. Цыпине отсутствуют.

Основываясь на воспоминаниях сослуживцев И. И. Цыпина, можно сделать вывод о том, что Иосиф Ильич Цыпин действительно участвовал в обороне Брестской крепости, был пленен и, вероятнее всего, был расстрелян.

Находился в лагере для военнопленных около польского города Бяла-Подляска (информация об этом лагере прилагается).

На основании вышесказанного Иосиф Ильич Цыпин был утвержден защитником Брестской крепости на методическом совете в 2016 г.

Имя И. И. Цыпина вынесено на интерактивную карту в экспозиции «Музей войны — территория мира». В скором времени появится и его фотография [1] За помощь благодарю белорусских журналистов Сергея Трафилова и Юрия Чарнякевича. .

Зимой 1963 года бабушка начала болеть, в мае ее отправили в Ленинград, где жил младший брат отца, Моисей, преподаватель математики и физики; с помощью его жены-врача бабушка Малка-Чарня прошла обследование, во время которого у нее обнаружили рак и не оставили шансов на выздоровление.

В июне того же года родители в очередной отпуск привезли меня в Оршу. Поскольку Малка была уже безнадежно больна, нас с Элькой решили увезти подальше от картины ее тяжелого угасания. Мама списалась со своей тетушкой, нашедшейся в Риге после войны, и та, заручившись согласием своего мужа Петра Соломоновича, пригласила нас погостить в латвийской столице.

Рига предстала перед нами совершенной заграницей. Тетя Зина жила на улице Кирова, на четвертом этаже старинного дома, где они с мужем делили большую четырехкомнатную квартиру с единственной соседкой, пожилой Мирдзой Яновной, занимавшей одну комнату слева от входа.

Запах мастики, которой натирали паркет во всех старых рижских домах, проникал даже на лестницу. Окна квартиры выходили во двор, в который можно было попасть через дверь первого этажа, напротив тяжелых входных дверей. Рядом с домом был молочный ресторан, а через дорогу — Стрелковый парк, в котором мы с Элькой резвились с утра до самого вечера.

Однажды мама стала свидетельницей сценки, которая удивительным образом определила наше грядущее поселение именно в Риге. Пожилая латышка на маминых глазах подобрала окурок, выброшенный прохожим прямо на тротуар, догнала этого прохожего и, запыхавшись, сказала со значением:

— Молодой человек! Вы что-то уронили…

Эту историю, которую мама с блеском рассказывала, деликатно передавая латышский акцент, я слышал почти на каждом застолье, когда за столом собирались гости, которые ее еще не слышали.

Мама выбрала Ригу. И разве мог папа возражать ей, когда в одну эту байку поместилось все наше восхищение прекрасным городом и еще не виданным укладом жизни.

Через неделю позвонили из Орши. Бабушка умерла. Мама рвалась уехать на похороны, но уже не успевала: у евреев принято хоронить покойников в день смерти.

Еще через неделю мы вернулись в Оршу.

Обратные сборы на Колыму затянулись до конца первой недели сентября. Нужно было собрать в контейнер вещи, в том числе Элькино пианино «Беларусь» и дубовый, еще довоенный, раздвижной стол. Оба эти предмета так и кочевали вместе с Эликом: сначала из Орши в Сусуман, оттуда в Юрмалу, затем в Актогай, куда он получил распределение после окончания военно-дирижерского факультета консерватории, затем в Алма-Ату, а потом, по странности судьбы, — в Ригу.