Виктор Жагала - Расчищая путь пехоте...

По приезде в Москву я сразу же отправился в Штаб артиллерии Красной Армии. Принял меня начальник управления кадров. Он долго расспрашивал о делах на Ленинградском и Волховском фронтах, о людях, о тактических приемах действий артиллеристов в условиях этих фронтов. В заключение нашей беседы генерал напутствовал меня:

— Езжайте, товарищ Шагала, принимайте полк. Время сейчас такое — надо торопиться. — И, чуть помолчав, доверительно оказал: — Если бы вы знали, дорогой мой подполковник, как я завидую вам. Вы уже повоевали, снова будете бить проклятых фашистов. А вот мне — сиди здесь, подбирай кадры… Это, конечно, дело тоже большое, нужное, но ведь я же огневик, понимаешь, огневик! — Генерал тяжело вздохнул, размял в пальцах папиросу, предложил мне закурить и уже другим, более официальным тонам закончил:

— Полк вам вверяют пушечный, резерва Верховного Главнокомандования, двухдивизионного состава, его номер 1107. Отъезд — послезавтра, проездные документы получите в канцелярии управления. А завтра, в 10.00, быть в Кремле. Там вам вручат правительственную награду — орден Красного Знамени за бои под Синявино. Поздравляю!

Начальник Управления кадров встал, подошел ко мне, крепко пожал руку, улыбнулся, повернул за плечи кругом и, легонько подтолкнув в спину ладонью, оказал:

— Идите. Воюйте. За себя и за меня.

До сих пор помню этот эпизод. В одно мгновение человек, которого я никогда раньше не встречал, стал для меня близким. Я повернулся, хотел поблагодарить, но спазма сжала горло, а он как-то очень тепло повторил:

— Иди, иди. Воюй и будь жив, Жагала…

По пути в гостиницу, и там, в своей комнате, я оставался под впечатлением этого приема, перебирал в памяти все случаи, когда был необоснованно груб с подчиненными, и щеки мои горели. Я держал ответ перед своей совестью, а она — строгий судья…

На другой день, проснувшись, взглянул на часы и не поверил глазам своим: было половина седьмого. Привычка спать чутко и урывками, по-фронтовому, на сей раз дала осечку. За ночь я ни разу не проснулся, спал как младенец. Настроение — лучше не надо! В окно номера сквозь плотную занавеску настойчиво пробиваются лучи июльского солнца, за дверью, в коридоре, кто-то негромко разговаривает.

Быстро сбрасываю с себя одеяло, тянусь к стулу, на котором сложил перед сном одежду, но ее на месте не оказалось. Исчезли и сапоги. Догадался: работа Шаповаленко.

И действительно, пока я умывался, в комнату вошел ординарец с хорошо отутюженным обмундированием и до блеска начищенными сапогами.

— Ты что, в инвалиды меня записал? — упрекнул его строго.

— Нет, в орденоносцы, — улыбнулся Шаповаленко широко и открыто, словно не мне, а ему идти в Кремль за наградой.

Орден Красного Знамени — моя первая правительственная награда, поэтому он мне очень дорог.

Без четверти десять был уже возле Спасской башни. Часовой, удививший меня своей молодостью, пристально изучил протянутые документы и коротко объяснил, куда нужно пройти. Оказавшись на территории древнего Кремля, я испытал какой-то необыкновенный прилив чувств: радость, волнение, любопытство и многое другое, в чем сразу и не разберешься.

Мимо проводили люди, проезжали легковые машины, а я словно никого не видел и ничего не замечал: весь был во власти неизгладимого впечатления от знакомых по фотографиям зданий, искрящихся на солнце елей, от алого флага, гордо полощущегося на ветру над зеленым куполом самого главного Дома Страны Советов.

Награды вручал Н. М. Шверник. Он тепло приветствовал награжденных. Среди них были не только военные, но и штатские: инженеры, работники промышленности и транспорта, деятели культуры и искусства. Потом товарищ Шверник предложил сфотографироваться на память. После этого под руководством экскурсовода мы ознакомились с достопримечательностями Кремля.

В тот же вечер мы с Шаповаленко уехали из Москвы в артиллерийский учебный центр, где формировался 1107-й пушечный артиллерийский полк (пап). Начальник учебного центра встретил меня очень доброжелательно, подробно расспросил о событиях на фронте. Я рассказал о своем дивизионе, о героизме фронтовиков.

— Да, брат, война — дело не шуточное. Многое каждому из нас придется вынести. Теперь у вас забот прибавится. Давайте не будем терять времени. Материальная часть и положенное вооружение для полка имеются, завтра начнут прибывать командиры, на подходе и личный состав. Так что, Шагала, готовьте фронту подкрепление, — напутствовал меня начальник учебного центра.

Утром следующего дня первым в отведенный мне маленький кабинет явился капитан В. В. Кудрявцев, назначенный начальником штаба. Высокий, стройный, туго перетянутый ремнями, и производил впечатление человека аккуратного, собранного. За долгие месяцы, проведенные в боях, я научился разбираться в людях. Вот и тут — первое впечатление не обмануло меня. Владимир Васильевич Кудрявцев оказался хорошим, знающим штабистом, принципиальным, требовательным к себе и подчиненным командиром.

К вечеру в моем кабинете было уже тесно: прибыли комиссар полка батальонный комиссар Т. Д. Горошко, командиры дивизионов майор А. Т. Пащенко и капитан Н. Г. Посохин, командиры батарей капитан Н. М. Егоров, старший лейтенант А. М. Лоза, лейтенант М. П. Вовк и другие. С каждым в отдельности поговорить не удалось, но первая встреча надолго осталась в памяти.

Все командиры оказались энергичными, душевными людьми. Они понимали меня с полуслова и между собой очень быстро нашли общий язык. Отныне это были члены одной семьи, командиры и политработники 1107-го пушечного артиллерийского полка РВГК, объединенные общими боевыми задачами, одной великой целью — бить ненавистного врага.

Через два дня в полку встречали уже рядовых и сержантов, к приему которых мы готовились очень напряженно. Одно лишь расквартирование подразделений потребовало не только твердого знания штатов, точного расчета, но и хозяйской смекалки, разворотливости, умения быстро организовать быт многих людей.

Однако основные трудности появились гам, где мы их не ждали. Дело в том, что часть красноармейцев прибыла из Казахстана. В боях никто из них еще не участвовал, об артиллерии они знали только понаслышке, вдобавок ко всему многие слабо владели русским языком. Чтобы обучить их хоть как-то действовать у орудий, от командиров требовалась кропотливая целеустремленная работа.

Очень сложно бойцам-казахам было осваивать артиллерийские термины, запоминать назначение артиллерийских приборов и команд. Им, например, трудно было понять, как это могут существовать параллельно «прицел» как прибор и «прицел» — команда (к тому же и произносили они это слово как «присел»), «уровень» — прибор и «уровень» — команда и т. д. Это мешало бойцам быстро и точно (а требовалось именно так — время не ждало) научиться выполнять команды, правильно ориентироваться в последовательности операций.