Владислав Микоша - Рядом с солдатом

По вопрос с отправкой пленки остался открытым. Назревал очередной спор. А решение нужно было принять сегодня во что бы то ни стало.

— Кстати, эта поездка не менее почетна, чем работа в обороне, — вдруг заявил Рымарев и широко заулыбался, сверкая очками.

— Так, может, ты добровольно согласишься выполнить эту почетную миссию?

— Нет уж, если так, давай тянуть жребий, — предложил Дмитрий.

Ему повезло… Что ж, уговор есть уговор. И мы отправились в редакцию «Красного Черноморца» ужинать.

Рано утром стало известно название судна — «Чапаев». Тщательно упаковали в водонепроницаемый бачок экспонированную пленку, обвязали его двумя спасательными пробковыми поясами, и я переселился на транспорт. Но прошла не одна ночь, а мы все стояли у причала в Южной бухте и с утра до ночи окуривались плотной противносладкой дымовой завесой. Дышать было трудно, опухли и покраснели глаза, и я на день сбегал на берег. Дмитрия на время моего отсутствия приютил мой друг бывший командир крейсера «Коминтерн» капитан 2 ранга Заруба, выделил ему каюту на крейсере «Червона УкраТна», которым теперь командовал. Крейсер стоял на бочке рядом с Графской пристанью.

Наконец темной осенней ночью 10 ноября 1941 года «Чапаев» отдал швартовы и взял курс па Туапсе.

На борту было много женщин и детей, раненых. Я среди них чувствовал себя прескверно. Что они могли про меня думать? Молодой, здоровый, без единой царапины. Первое время это меня угнетало, и я старался никому не показываться на глаза. На палубе было не совсем уютно: дул ледяной, с дождем и снегом, ветер, сильно штормило. Однако эта круговерть вполне, кажется, устраивала моряков — было больше надежд пройти вражеские заслоны п избежать ударов фашистской авиации.

Действительно, наш тихоходный транспорт благополучно добрался до Туапсе и стал на рейде. Надо было ждать более сносной погоды, чтобы зайти в порт. Но шторм не унимался, и мы, голодные, заледенелые, все это время болтались на крутых волнах еще целые сутки.

…Дальше я ехал до Сочи на поезде, потом на попутных грузовиках до Сухуми и оттуда на морском охотнике в Поти. Там мне удалось устроиться на санитарный поезд и на нем добраться до Тбилиси.

Через сутки я был уже в Баку. Здесь меня накормили и обогрели друзья из Азеркино и помогли отправиться военным самолетом до Астрахани. Оттуда наконец удалось улететь в Куйбышев.

Только здесь я узнал, что в этот город перебрались из Москвы многие правительственные учреждения. Вот когда я по-настоящему осознал, как далеко зашли немцы и какая над пашей Родиной нависла угроза. Фашисты рядом с Москвой… Как же там мама и все мои родные? Как переносят бомбардировки? Живы ли?

В Куйбышеве, наконец, свежие газеты и последние сводки с фронтов…

Устроился я в просмотровом зале Средне-Волжского отделения кинохроники. Днем там просматривали фронтовые материалы, присланные моими коллегами с разных фронтов. Я волновался, торопил режиссера Федора Киселева, вместе с которым мы «склеивали» наши сюжеты в первый фильм о Севастополе, а по вечерам не находил себе места от тоски…

Недели две, не больше, был в работе крымский материал. Фильм назвали «Героический Севастополь». И наконец я увидел его на экране.

«Я назвал бы этот фильм волнующей повестью о доблести русских воинов, которая сильнее смерти… — писал в рецензии на фильм, опубликованной в «Правде» 20 декабря 1941 года, С. Сергеев-Ценский. — С гордым именем Севасто-поля связана одна из самых славных страниц в истории русского оружия. И вот прошли многие десятилетия, Севастополь снова осажден врагами. И снова камни его стали ареной героической борьбы. Поколение сменяется поколением, но вечно жива в крови русских людей беззаветная любовь к отчизне, готовность защищать ее самоотверженно, не щадя крови своей. Такой народ нельзя одолеть. Такой народ всегда выйдет победителем из самых жестоких битв.

…Этот фильм захватывает своей жизненной правдой и действует на зрителя неотразимо, делая его непосредственным участником севастопольской боевой страды».

На экране были до боли дорогие улицы и набережные города, комиссар Аввакумов, боец Костя Ряшенцев, спасший ему жизнь. Я увидел и пережил заново контратаку 1-го батальона морской пехоты, многое-многое другое, что запечатлели наши кинокамеры в сражающемся, несдающемся Севастополе.

…Год кончался первой крупной победой Красной Армии над гитлеровскими полчищами — победой в битве под Москвой. Весь мир теперь убедился в том, что советский народ и его вооруженные силы способны не только остановить гитлеровских захватчиков, но и сокрушить их.

Моя настоятельная просьба в политуправлении ВМФ была удовлетворена — специальным приказом назначался начальник Черноморской киногруппы. Я возвра-щался в Севастополь не один, со мной был командирован на флот капитан Наум Борисович Левинсон. Теперь нам с Дмитрием будет несравненно легче работать. Все административные заботы с нас снимаются, Левинсон, как начальник, будет об этом заботиться.

Не теряя времени, мы выехали на аэродром. Мороз около сорока. Город засыпан снегом. Острая колючая поземка рвет с заледенелой Волги белый покров, обнажая зеленый, как бутылочное стекло, лед. Остервенелый ветер, забираясь под хлопающий брезент машины, свистит и захватывает дыхание.

— Я бы на месте летчика в такую погоду не полетел, — сказал я Левинсону, растирая ладонями замерзшие уши.

— А если приказ? — отозвался мой спутник, глядя с участием на меня и мое далеко не зимнее обмундирование. Он был в теплой шинели и валенках, его руки согревали шерстяные варежки, а на голове была добротная меховая ушанка. — Кстати, скажите по совести, вы так легко одеты ради морского форса или это у вас так заведено на флоте — закаляться на морозе?

— Внимание! Внимание! Сегодня полеты по всем направлениям отменяются! Справляться у диспетчера с восьми утра!.. — громко захрипели динамики.

Мы вошли в тускло освещенный, холодный и неуютный зал.

— Куда же теперь деваться? Может быть, поедем обратно в Куйбышев? — спросил Левинсон.

— Нет уж, будем сидеть здесь до победного..*

…Три бесконечно длинные ночи пытались мы согреться, прижимаясь друг к другу и стуча зубами на ледяных стульях зала ожидания. «Зал замерзания» — так окрестил его капитан Левинсон.

— Внимание! Внимание! Сегодня полеты по всем направлениям отме…

— Микоша! Скорей бери вещи и за мной! — крикнул Левинсон, схватил свой рюкзак и кинулся на выход.

Бежать пришлось далеко — километра два через весь заснеженный аэродром. Впереди, в начале взлетной полосы, проглядывался обвеваемый низкой метелью тяжелый бомбардировщик ТБ-3 с работающими двигателями.