Владислав Микоша - Рядом с солдатом

— Уходите, а то будет поздно, — настаивал он. — Ночью мы отойдем на более выгодные рубежи.

— А где же эти рубежи? — недоумевал Дмитрий.

— Пока секрет! — улыбнулся комиссар.

— Все же разрешите нам остаться дней на пять?

— Вас, кажется, невозможно убедить в серьезности положения… Пусть это будет не совет, а приказ: уходите, пока есть такая возможность! Все, будьте здоровы, желаю удачных съемок! — И Аввакумов крепко пожал нам руки.

Мы уходили со сложными чувствами в душе. С одной стороны, были довольны как никогда богатым материалом, с другой — совершенно разбиты морально. Неужели наши дела здесь так плохи? Поверить в это было трудно, а разобраться в происходящем и совсем невозможно…

Аввакумов рекомендовал нам возвращаться прямо в Севастополь. Мы решили переночевать в километре от передовой в старом заброшенном сарае. Когда добрались туда и легли между рядами спящих бойцов, стало совсем темно. Подложив, как всегда, аппаратуру под голову и завернувшись в плащ-палатки, мы моментально уснули и ничего не слышали — ни писка и возни мышей, ни сонного бормотания измученных красноармейцев, ни их громового храпа.

Почему я проснулся, не знаю. Вдруг распахнулась большая дверь сарая и в него заглянули звезды. Кто-то вошел и громко сказал:

— Товарищи! Среди вас находится диверсант. Надо задержать его!

Легко сказать— «задержать»… Даже если бы у него на спине было написано, что он диверсант, все равно темно, хоть глаз выколи. На мгновение в сарае стало тихо. Вдруг рядом со мной кто-то вскочил и, больно задев меня за плечо сапогом, кинулся бежать. В темноте кто-то вскрикивал — видимо, бежавший наступал на лежавших людей. Дробно вспыхнула автоматная очередь. Поднялся шум, загалдели. Засветилось сразу несколько фонариков.

— Отставить стрельбу! Проверить наличие людей по подразделениям! — приказал какой-то майор.

Почти до утра выясняли и подсчитывали, кого же нет. Исчез один красноармеец. Наконец добрались и до нас.

— Кто такие? Документы! Как сюда попали? Ваше предписание! Кто вас сюда послал? Обезоружить их!

У нас отобрали пистолеты раньше, чем проверили документы. Да и не очень-то собирались проверять. Видно, наши цамеры вызвали сильное подозрение.

— С поддельными документами сколько угодно всякой сволочи в прифронтовой полосе шляется, — угрожающе сказал майор.

Дело оборачивалось скверно. Майор явно не желал с нами всерьез разбираться.

В это время мы увидели, что к сараю подъезжает верхом Аввакумов. Но нас он не замечал.

— Товарищ комиссар! — гаркнул во все горло Рымарев. Аввакумов увидел нас, спешился, хотел подойти к нам, но автоматчики преградили ему дорогу.

— Что здесь происходит?

— Они арестованы!

В это время подошли капитан и майор и пригласили комиссара в сарай.

— Ну и дела! Неужели Аввакумов не убедит этого… майора, что мы не немцы? — срывающимся от злости голосом сказал Дмитрий.

Через минуту все вышли из сарая.

— Извините, товарищи командиры! — обратился к нам капитан. — Такая ерунда получилась с этой ночной заварухой, а майор, конечно, погорячился… Вернуть офицерам оружие и аппаратуру!

Мы поблагодарили комиссара, и он, прощаясь с нами, сказал:

— Я же советовал вам уходить. Положение скверное, все на нервах. Хорошо, что все кончилось благополучно. Теперь вот о чем. Пока обстановка нам точно неизвестна. Судя по всему, Северный Крым полностью у немцев, а парашютный десант они высадили в районе Качи. Понимаете, что это значит? Отрезать нас от Севастополя хотят…

Аввакумов рекомендовал нам по пути в Севастополь посоветоваться на КП с командованием 51-й отдельной армии, которое днем раньше располагалось в районе деревни Джурчи.

До своей полуторки мы добрались усталые и опустошенные. Обеспокоенные нашим долгим отсутствием, Федор, Николай и Чумак встретили нас радостно.

— А мы уже отчаялись вас когда-либо увидеть! — обнимая нас, сказал Федя.

Все начали, перебивая друг друга, рассказывать о своих приключениях.

До отъезда в район Джурчи мы решили переночевать на старом месте и пока еще раз разойтись в разные стороны поснимать.

На этот раз я воспользовался попутным связным, на мотоцикле с ним, но без Рымарева — третьему не нашлось места — умчался к Сивашу. Ехали мы недолго. Скоро показалось Гнилое озеро, и мы замаскировались в руинах разбитой станционной сторожки. Небо гудело от немецких самолетов. Низко носились «мессеры», выше — «юнкерсы», а совсем высоко кружилась «рама» — корректировщик.

Только когда стало темнеть, я сумел выбраться из спасительной сторожки и пошел в сопровождении матроса-мотоциклиста на передовую. Шли недолго. Перевалили два косогора, и стало ясно, что мы находимся на передовой. Где ползком, где по ходам сообщений мы вышли на небольшую возвышенность.

Ракеты то и дело освещали местность. Красно-зеленая сеть трассирующих пуль густо покрывала землю. Изредка ухали вдали орудия, и нарастающий звук летящего снаряда заставлял обнимать землю.

Когда ракета особенно ярко осветила все вокруг, я почти рядом увидел покрытые бурой плесенью воды Сиваша. Бойцы на правом фланге были прижаты к Гнилому озеру и отчаянно отбивали одну атаку гитлеровцев за другой. Батальон пес большие потери, но удерживал позиции.

На левом фланге наваливалась лавиной ружейно-пулеметная пальба — фашисты пошли в атаку.

До самой зари полыхал бой. Затем все стихло, и снова в небе засветились свечи ракет. На рассвете комбат позвал меня на КП, сообщил, что немцы прорвались на левом фланге, и мы окружены теперь с трех сторон. Единственный выход — пройти в темноте через Гнилое озеро. Следующей ночью, если будем живы, постараемся этим путем выйти из окружения.

Я остался в батальоне до следующей ночи.

— Проголодались, наверное, товарищ капитан третьего ранга? — спросил комбат. — Жрать совсем нечего… Вот, если сможете, погрызите! — Он дал мне сухарик, который оказался твердым как камень, и я подумал, что скорее зубы раскрошатся, чем эта еда.

День мне показался вечностью. Вражеское командование, очевидно, разгадало наш план уйти ночью и решило добить нас днем. Одиннадцать атак отбили моряки до наступления ночи.

Приказ держаться до темноты стоил многих жизней, но другого выхода не было. Матросы обливались кровью, умирали, но задачу выполнили.

Ночью остатки батальона отходили мелкими группами по пояс в холодной густой жиже. Фашисты усилили огонь из минометов. Мины, падая в воду, поднимали темные столбы грязи. Видимо, соль разъедала раны — некоторые бойцы громко стонали. Тяжело раненных несли на руках. Люди падали от усталости в воду, поднимались и снова шли, шли вперед.

Я иду по грудь в воде. Плечо ноет от тяжести аппарата. Гибнут рядом матросы. Один, другой… Наконец луна закрылась серым облаком и больше не показывалась. Гитлеровцы прекратили огонь.