Владислав Микоша - Рядом с солдатом

— Так вы, кажется, тоже киноработник?

— Собственно нет, еще не успел им стать. Меня призвали с первого курса ВГИКа.

— Мы с капитаном Рымаревым тоже вгиковцы, только давно успели кончить. Ну, так как вы спасли жизнь комиссару, Костя?

Моряк снова покраснел. Встал, снял бескозырку, потом снова ее надел. Было ясно, что если он даже и начнет говорить, то это будет не очень-то скоро. Комиссар улыбнулся:

— Ну что? В бою было легче, чем здесь?

Костя молчал.

— Ладно! Я сам расскажу, — улыбнулся Аввакумов. — Наш батальон получил приказ перейти в контратаку и занять господствующую высоту. У немцев было довольно много пулеметных гнезд, и все-таки мы выбили их из деревни. Увлеченные преследованием врага, моряки выскочили на окраину. Белые саманные домики остались позади. Мы прочесывали сады и огороды. Неподалеку от меня бежали Ряшенцев и краснофлотец Ружанский. Пересекали канустные грядки. Вдруг где-то рядом резко затрещали автоматы, начали взвизгивать пули, кроша капусту. Мы упали между грядок. Только потом я почувствовал, что ранен.

— Да, я услышал, как вы позвали меня, — оживился Костя, — сказали: «Ряшенцев, следите за противником — он рядом…» Дальше я ничего не мог разобрать.

— Видимо, мой голос заглушила новая автоматная очередь. Почти одновременно с Ружанским Ряшенцев ответил гитлеровцам несколькими выстрелами. И снова наступила тишина.

— А потом Ружанский закричал: «Вижу фрицев! Они ползут к нам — двое… Берегитесь! Берегитесь, товарищ комиссар…»— снова стал рассказывать Костя, волнуясь.

— Автоматпые очереди заглушили голос Ружанского, я его не слышал, — продолжал комиссар, — а когда наступила тишина, стал звать Костю. Он откликнулся и приподнял голову.

— Хотел увидеть, где немцы, — вставил Ряшенцев.

— Да… Но очереди еще плотнее прижали его к земле… А что далыпе-то, Костя? — спросил комиссар.

— Дальше… Мне стало страшно. Я понял, что, если не придумаю выхода, погибну, а раненого комиссара — он стонал — возьмут в плен… Чуть приподняв голову, я увидел за большим кочаном капусты гитлеровца. Он целился в комис-сара. Я спустил курок раньше и увидел, как дернулась голова фашиста. Вроде бы попал. Высматриваю, где другой. И вдруг еще длинная очередь… Вжался я в канавку между грядками, она была довольно глубокой и надежно укрывала. Комиссар снова застонал. А гитлеровец замер. Видно, соображал, что делать, или решил, что я убит. Надо было зарядить магазин, у меня была СВТ. Гляжу, затвор весь забит землей, может отказать. Но есть еще штык. Так мы лежали минуту-другую, не выдавая себя. Вдруг я услышал шорох и увидел фашиста. Он стоял боком ко мне совсем близко и держал автомат на изготовку, искал взглядом Аввакумова.

Не знаю, какая сила подбросила меня, только штык моей самозарядной вонзился в бок немцу раньше, чем он успел оглянуться. Ну и вытянулся он между вилков капусты. А я бросился к комиссару. Он был жив, по потерял много крови. Неподалеку лежал мертвый Ружанский, у него была прострелена голова…

Костя стиснул обеими руками автомат. Вот сейчас он всем своим суровым обликом полностью оправдывал имя своего корабля — «Беспощадный».

— Скажите, Костя, как вы отнесетесь к тому, что вас переведут в качестве ассистента оператора в нашу военную киногруппу? Хорошо бы нам иметь помощником вас, бывшего студента киноинститута, а не другого, кто не смыслит ничего в кипо…

— Нет, из своего батальона я никуда не хочу уходить. Спасибо вам за заманчивое предложение, но здесь я буду до конца. — Костя встал, медленно надел каску на бескозырку. — Разрешите идти?

Получив «добро» комиссара, Ряшенцев быстро выскочил из блиндажа.

— Жаль, отличный парень, надежный…

— А вы бы ушли из своей части? — спокойно спросил комиссар и, когда мы уже встали, добавил: — Хотя не скрою — обстановка здесь сложная. Едва ли мы выскочим из этого котла живыми…

Часа три мы ползали по траншеям, снимая окопную жизнь. Не успели немного передохнуть, как началась артподготовка. Гитлеровцы пошли в атаку. Поначалу мы еще снимали, как выхлестывают огонь и вздымают пыль пулеметы, как, прищурив глаза, строчат прильнувшие к брустверам автоматчики с серыми, как земля, лицами. Потом земля стала дыбом. Лежащий рядом Рымарев вдруг исчез в облаке пыли. Совсем рядом громыхнул снаряд. В ушах больно хрустнула какая-то тонкая звенящая нить, и на мгновение, только на мгновение я провалился в густую тишину. А потом с новой силой закипел, вспыхивая, оглушительный водоворот огня, пыли, треска и воя.

— Дима! Дима! Где ты? — кричал я, не слыша собственного голоса. Глаза были забиты пылью, и я ничего не видел. Наконец руками нащупал друга. Он схватил и крепко сжал мою руку.

— Жив?!

Огонь стал затихать. Подувший ветерок прогнал пылевую завесу, я протер глаза и увидел Дмитрия. На его чумазом лице светилась улыбка: теперь вижу, что жив.

Приполз политрук:

— Приготовьтесь, сейчас будем контратаковать! — крикнул он мне в ухо.

Мины рвались повсюду. Я перестал снимать и, ожидая конца налета, прижался к земле так плотно, будто врос в нее. Больно врезался в бок мой наган. Было жутковато. В разгоряченный мозг стучались сомнения: кому я здесь нужен со своими дурацкими съемками? Был бы автомат в руках, я бы хоть стрелял, а то лежу прижатый к земле, даже снимать невозможно…

Вдруг, перекрывая грохот, совсем рядом возник сильный хриплый крик:

— Вперед! За Родину! Ур-ра!.. Полундра!..

Контратака моряков была смелой, неожиданной для немцев, наверное, безрассудной, но впечатляющей. Бойцы батальона, в котором не осталось и половины состава, в едином порыве встали во весь рост, сбросили бушлаты, надели бескозырки и в одних тельняшках лавиной ринулись в атаку.

— Ур-ра! Полундра!

Мы бежали вместе с моряками, останавливались, снимали и бежали дальше.

Я никогда не испытывал такого душевного подъема, такой опьяняющей радости, когда, кроме неудержимого порыва вперед, к достижению высокой цели, ничего не остается… Боялся ли? Кажется, нет. Там, в окопе, чувство тревоги меня раздавило, вжало в землю, но как только прозвучала команда «Вперед» и все встали в полный рост, меня охватило чувство легкости, крик «ура» сбросил с меня тяжесть страха, и я, ринувшись, как другие, вперед, не думал уже, что каждый мой шаг может быть последним.

Фашисты не выдержали натиска моряков и, бросая оружие, пустились наутек. Только мертвые остались в окопах да несколько совершенно обезумевших от страха немцев и румын. Когда мы их снимали, они дрожали с перепугу, громко лязгая зубами, а на допросе сказали, что больше всего боялись «черной смерти», как они называли нашу морскую пехоту.

Впервые нам удалось снять врага гак близко в упор и так удачно: много трофеев п много уничтоженных гитлеровцев. Но радость наша была омрачена комиссаром.