Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

После Тильзитского мира, в конце 1808 года, прошел слух о новом появлении у нас масонства. Правительство, не поощряя его, не мешало однако же его распространению. Оно понравилось своею новизной; любопытство, дух братства, произведенный тогдашними обстоятельствами и перешедший к нам из Германии, многих людей привлекали к нему. В Москву, в провинции сначала не скоро оно проникло; вся сила его сосредоточилась в Петербурге. В нём показались два «Востока», или две главные ложи: одна «Астрея», а другая просто называемая «Провинциальною». Между ними было соперничество, и образовался какой-то схизм; не достигнув высших степеней ордена, я не могу сказать, какие догматы произвели их несогласие. Они назывались также «Ложами-матерями», и каждая из них народила много дочерей, — русских, француженок, немок и даже полек.

Я принят был в ложу des Amis du Nord, французскую, как имя её показывает, находящуюся в зависимости от «Провинциальной». Работы производились в ней, то есть обряды совершались на французском языке. Великим мастером в ней был отсутствующий генерал-майор Александр Александрович Жеребцов. Место его заступал служащий в Пажеском Корпусе полковник Оде де-Сион, предобрейший человек, который не имел ни нахальства, ни буйства нации, к которой принадлежал, а всю её веселость и довольно ума, чтобы в пажах и масонах вместе с любовью вселять к себе некоторое уважение. Дабы дать понятие о составе сей ложи, назову я главных сановников её, двух надзирателей и обрядодержателя.

Прево де-Люмиан, Иван Иванович, уже старик, настоящий осел из южной Франции, ко всеобщему удивлению, в русской службе достиг до чина генерал-майора, и что удивительнее по артиллерии что, и еще удивительнее, при Екатерине. Мужик добрый, не спесивый, он довольствовался местом первого надзирателя, второго же занято было промотавшимся после сыном графа Растопчина, Сергеем. Тут свысока смотрел только Федор Федорович, один из пяти или шести надутых братьев Гернгросов, о коих, кажется, уже я говорил. Он нажил в карты довольно большое состояние и сделался ужасным аристократом, во первых потому, что не хотел посещать ни одного второстепенного дома в Петербурге, (так как Дмитрий Львович Нарышкин брал его иногда с собою прогуливаться), но более всего потому, что он женился на любимице и воспитаннице Марьи Антоновны, прелестнейшей англичаночке, мисс Салли, дочери какого-то столяра. Впрочем, может быть, я и грешу, говоря о нём всю правду, тогда как брат его, находясь полковым командиром в том полку, где зять мой Алексеев был шефом, жил с ним очень дружно; тогда как мать моя другому брату его, во время бегства его из Смоленска, дала убежище и приют у себя в деревне; наконец, тогда как сам он за мною всегда чрезвычайно как ухаживал. Секретарем был отставной актер Далмас; все же прочие члены в этой французской ложе почти на две трети состояли из русских и поляков.

Главная «Провинциальная» ложа состояла из должностных лиц всех подчиненных ей лож, да из нескольких эмеритов, все степени ордена перешедших и во все сокровенные его таинства проникнувших Великим мастером в ней был граф Михаил Виельгорский, с которым за год до того я познакомился; вторым же мастером — Сергей Степанович Ланской, которого слух тогда не был еще столько туп, как ныне, а понятия — как и всегда. Оба они в том же качестве председали в подведомственной ложе Елисаветы к Добродетели, в которой, равно как и в «Провинциальной», работы производились по-русски. Она должна была служить нормой, образцом для всех других сестер своих; все узаконениями установленные обряды соблюдались в ней с величайшею строгостью. В первом из общих собраний, Виельгорский не мог скрыть удивления и со жаления своего, увидев меня принадлежащим к обществу, которое между потомками Храмовников не пользовалось доброю славою; казалось, что нравственности моей грозит опасность. Никто из Северных Друзей не был проникнут чувством долга истинного, вольного Каменщика: Сион, Прево и все прочие были народ веселый, гульливый; с трудом выдержав серьезный вид во время представления пьесы, спешили они понатешиться, поесть, попить и преимущественно попить; все материнские увещания «Провинциальной» остались безуспешны. Но когда я разглядел пристальнее Елисаветинских масонов, то нашел, что они ничем не лучше: они также любили ликовать, пировать, только вдали от взоров света, в кругу самых коротких Исключая главы их Виельгорского, не встретил я между ними ни одного человека уважения достойного; особенно противен мне был святоша их, обер-прокурор Петр Яковлевич Титов, отъявленный вор и бесстыдный взяточник. Лицемерие мне всегда было гадко, а тут показалось оно мне и глупо. Из чего эти люди бьются, подумал я, и кого они думают морочить? Нет, лучше остаться с моими руссо-французами.

Теперь трудно мне будет вспомнить названия всех существовавших тогда лож; постараюсь, однако же, сие сделать. Под управлением. — «Провинциальной», или Владимира к порядку, состояли следующие:

1-я Елисаветы к Добродетели и 2-я Северных Друзей , мною уже названные.

3-я Дубовая Долина, составленная из одних немцев разных сословий, только не низших. Они добросовестно, усердно занимались работами, а после трудов отдыхали с той же важностью за кружками и бутылками и упивались, как будто не теряя рассудка.

4-я Трех Венчанных Мечей — русская, под управлением второго и последнего князя Лопухина, Павла Петровича, единственного сына князя Петра Васильевича. Одни только военные имели право быть в нее приняты. Тут нашел я Никиту Муравьева, да еще столь известных после кавалергардского Лунина и двух семеновских офицеров, братьев Муравьевых-Апостолов. Для одного только фраконосца, великого Николая Тургенева, отступлено было от общего правила, и он тут также находился. Все вышеназванные мною скоро перестали посещать ложи: масонство им наскучило, надоело, и сие самое, кажется, доказывает тогдашнюю его безвинность.

5-я Александра к Венчанному Пеликану, в которой были ремесленники и всякая французская сволочь. Были еще и другие ложи, но я их или не знал, или не помню.

Под управлением Астреи было более тишины и согласия, более сходства с веком Астреи. На сем Востоке царствовал, но не господствовал, русский вельможа, добрейший человек, граф Василий Валентинович Мусин-Пушкин-Брюс; душою же его был действительный статский советник Бёбер, коренной старый Каменщик, искусившийся в делах масонства, который умел сохранять дисциплину и порядок. «Астрея» была совершенная немка, ибо подведомственные ей ложи, по большей части, состояли из немцев; из них назову я только те, коих помню имена: Петра к Истине, Михаила Избранного и Трех Добродетелей.