Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Черты у герцога, говорят, были правильные (я его никогда не видал), но обезображены большим наростом, шишкою или лупою. Несмотря на грозное его вступление, подчиненные не весьма боялись его; при дворе его не уважали, особливо молодые племяннички, из коих проказливый Михаил Павлович называл его то титулярным советником Шишкиным, то дядюшкой Лупандиным (от слова loupe) и, наконец, великим Понтифом, как заведовающим ponts et chaussées. Как в муже почтенной и любви достойной принцессы и отце семейства не одобряли в нём также слишком явной страсти к презренным женщинам.

Изгнав Ранда и Хрущова, управление департаментом временно поручил он привезенному с собою правителю канцелярии своей, белорусскому дворянину, статскому советнику Петру Вонифатьевичу Борейше, известнейшему плуту, и сохранил его директором до конца жизни своей; и так, как говорят французы, чёрт ничего тут не потерял. Исключая двух первых, вероятно пожертвованных последнему, со всеми другими герцог был отменно хорош. Я уже говорил об увертливости и угодливости Варенцова; для него сочинил Бетанкур дежурство, превратившееся при герцоге в штаб корпуса Инженеров Путей Сообщения пользуясь великою доверенностью нового начальника, он имел бесстыдство и подлость везде поносить прежнего, ему столь благодетельствовавшего. Добрый, честный, любострастный Маничаров из адъютантов попал к герцогу по особым поручениям, и при сем обожателе прекрасного пола житье ему было лучше прежнего. Наконец, и Бестужева взял он к себе в адъютанты и всегда любил.

По положению моему, вне совершившихся великих переворотов, был я простым их зрителем. Наконец, с моим Бетанкуром остались мы почти с глазу на глаз; но всё какая то неловкость продолжала существовать в наших сношениях; мало-помалу воротилась прежняя доверенность, и наши беседы сделались откровеннее. Странная была моя участь: я был чужд его торжеству, а разделял его падение. В последние годы леность не до того овладела мной, чтобы в других ведомствах не искал я места, если не равного тому, которое имел в виду, по крайней мере немного ниже. Неприязненность к человеку, при котором я находился, везде ставила мне препятствия. Наконец, я решился всё бросить и с братом зарыться в деревне; зимой непременно бы я сие сделал, если б осенью не последовали для нас такие важные перемены. Мне стало совестно и жалко как будто бросить человека всеми покинутого; однако же намерения моего я не оставлял и для исполнения его ожидал только весны.

Надобно же сказать, что последовало с Бетанкуром по возвращении Государя из Вероны. Опальный писал к нему, но не получил ответа. Насилу, как бы в оказание особой милости, дозволено ему не числиться более в Корпусе Инженеров, не управлять Институтом Путей Сообщения и не зависеть от герцога. В заведовании его остались только Петербургский Строительный Комитет, Исакиевский и собор и Нижегородская ярмарка. По первому предмету раза два или три в неделю официально занимался я с ним; по последним бумагами приватно заведывал Ранд, с которым, к счастью, мне редко случалось встречаться. Ослепление старца длилось до конца жизни его; а его губитель, уже без цели, по одной привычке, старался сохранить над ним приобретенную власть.

Герцог Александр. — Исакиевский собор. — Каталани. — Литература.

С тех пор как по службе обязан я был заниматься строительною частью в Петербурге, в Записках сих я почти ничего о ней не упомянул. Имея в виду скоро расстаться с нею, не худо сделаю, если читателю дам отчет в её успехах.

Один огромный памятник обращал в это время на себя особое вникание Государя — вечно строющийся Исакиевский собор. В конце 1817 года утвердил он новый чертеж и план сего здании и для перестройки его учредил комиссию под председательством обер-шенка графа Николая Николаевича Головина. Генерал Бетанкур назначен членом сей комиссии по искусственной части, то есть настоящим строителем; именем же строителя почтен Монферран, архитектор невзначай.

Найдено, и весьма справедливо, что величина угловатого, неправильного пространного поля, которое под именем площади окружало прежний собор, повредит колоссальности возводимого нового храма, и для того, по воле Царя, сделан новый план площади; кусок в виде треугольника отрезан от нее для постройки на нём частного строения, которое могло бы служить частью красивой рамы великолепной картине.

Я не видел начала исполнения сего предприятия: к нему приступлено после отъезда моего за границу, весною 1818 года. Когда я возвратился, нашел я подле собора в одно лето выросший огромный дом, который по форме своей походил на фортепиано и принадлежал родному племяннику министра юстиции, князю Лобанову-Ростовскому. Сей последний разбогател от женитьбы на графини Безбородко, племяннице и одной из наследниц князя Безбородки. Что же касается до самого собора, то кирпичный купол, построенный при Павле, был уже с него снят, и небольшая часть его к Почтовой улице сломана. Других перемен я не нашел, и в последующие годы видел мало.

А между тем полтора миллиона рублей ассигнациями ежегодно отпускаемо было для строения. На что употреблялись они? На постройку существующего и поныне деревянного забора и спрятанного за ним деревянного городка для помещения рабочего народа и смотрителей за работами, на сооружение гранитного фундамента под новое к Почтовой улице вытягивающееся строение, более же всего на заготовление драгоценных материалов. Ими изобиловали в Финляндии Рускиальские каменоломни, и один простой русский промышленник, Яковлев, в кафтане и бороде, нашел удобное и легкое средство добывать огромнейшие их массы без помощи инженеров и механиков и доставлять их водою в Петербург. Тут узнал я всё недоброжелательство и несправедливость западных иностранцев к русским; немногие говорили об этом человеке с некоторым одобрением, только двое или трое дивились его изобретательности. Зато русские осыпали его похвалами, когда летом 1822 года на Исакиевскую площадь с Невы вывалял он чудовищный монолит, первый из тех, кои поддерживают ныне фронтоны собора. Нерукотворная гора под стопами Медного Всадника, воспетая Рубаном, вблизи его казалась карлицей подле великана. Нужен был и в Бетанкуре гений механики, чтобы поднять такую тяжесть и как простую палку воткнуть перед зданием. Выдуманные им машины служили великою помощью Монферрану, а после смерти его сделались его наследством. Всё споспешествовало этому человеку: искусство и Бетанкура, и Яковлева и, наконец, каменного дела мастера Квадри, который прочно умел строить, лучше всякого архитектора. Ему оставалось только рисовать, да пока учиться строительной части.