Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 3. 1980–2000

Всё по справедливости. И галактики гаснут. Я должен написать «Королёва» и уйти, как уходит, смывается волной, исчезает навсегда горбуша, которую били мы с Женькой Харитоновым в курильских речках…

Я не умею рисовать, а хочу!

Лев Сергеевич Термен.

Из рассказов Термена [36] Термен Лев Сергеевич (1896–1993) — физик, разведчик, изобретатель уникальных электронных музыкальных инструментов, на которых он играл. :

— В Петербургском университете я учился на отделении физики и астрономии, где преподавал Иоффе. Одновременно я работал в физической лаборатории. Учился я хорошо и весь университетский курс сдал за три года. Началась война.

Окончивших университет забирали на военную учёбу. Меня послали в военно-инженерное училище.

Так я стал юнкером. В училище курс подготовки был рассчитан на 8–12 месяцев. Ещё в университете я увлёкся рентгеновскими лучами и радиотехникой. Собрал некоторые колебательные схемы, сконструировал устройство для охранной сигнализации. Вор не мог залезть в окно не потому, что там был спрятан фотоэлемент, а потому, что ёмкость изменялась.

— Около 1916 года меня направили в запасной электротехнический батальон. Тут как раз произошла революция. Я был членом ревкома батальона. Выбирали, кто лучше: большевики или эсеры. Я был за большевиков. Начались стычки с правительственными войсками. Помню, я сидел на крыше, ставил там антенну, а в меня с улицы начали стрелять. В антенну попали, а в меня не попали.

— Батальон наш был настроен прокоммунистически, офицеры отговаривали нас участвовать в различных демонстрациях, но я и ещё человек 20 всё-таки пошли на демонстрацию. Нас обстреляли. Потом в Смольном институте был митинг. Вернулись в часть… Ещё в батальоне я стал заниматься музыкой.

— После революции я довольно долго работал на Царскосельской радиостанции. На станцию приезжали физики, помню был у нас помощник Иоффе Чернышёв. Когда белые подошли к радиостанции, мы решили её взорвать, предварительно отправив всю аппаратуру в Нижегородскую радиолабораторию. Я в Нижний не поехал и бродил по Петрограду без дела.

— Где-то году в 1918-м меня пригласил в свой Физико-технический институт Иоффе. Я демобилизовался, ушёл к Иоффе и стал у него в институте заниматься радиотехникой и рентгеновскими лучами. Я даже читал лекции по радиотехнике в Военно-медицинской академии, организовал физическую лабораторию для слушателей. Однако врачи и физиологи мало интересовались физикой, и давалась она им плохо, а меня, например, анатомия очень интересовала, особенно устройство мозга, и я работал в анатомическом театре.

— В Физико-техническом институте я, повторяю, занимался радиотехникой и рентгеновскими лучами, но потом, по предложению Иоффе, занялся ещё и дальновидением. В 1921 году я женился первый раз на Екатерине Павловне Константиновой — сестре будущего академика Константинова [37] Константинов Борис Павлович (1910–1969) — физик, Герой Социалистического Труда, вице-президент Академии наук СССР. , которому тогда было 11 лет и все звали его «Бобка». В те годы, помню, меня интересовал спиритизм, гипноз. Хотелось разобраться, что здесь правда, а что — выдумки. В это время от воспаления мозга умерла моя ассистентка, которая была племянницей (или двоюродной племянницей?) Иоффе. Я хотел её заморозить и похоронить в вечной мерзлоте, но Иоффе не согласился, и её похоронили в обычной могиле. Я на него обиделся и на похороны не пошёл…

— В 1926 году я сделал такую работу. Вращающаяся группа зеркал механически создавали оптическую развёртку. Отражённый ими свет преобразовывался в фотоэлементе в электрический сигнал, который можно было передать или по радио, или по проводам. Удалось создать изображение 1,5 на 1,5 метра, но оно не было чётким. Тут меня вызвали к Ворошилову. Хотели работу эту засекретить и потом приспособить её для пограничников. Засекретили. Я повысил частоту строк с 16 до 32, кроме зеркал придумал ещё диск с дырочками и маленьким экраном. Аппарат был переносной. За все эти изобретения мне дали денежную премию…

— Я уже выступал со своим терменвоксом. Тут, очевидно, и родилась идея, чтобы я поехал за границу и, выступая с концертами на терменвоксе, разузнал, что нового там изобрели в области радиотехники. В конце 1928 года меня послали во Франкфурт-на-Майне, в Париж, Берлин, Лондон. В Лондоне на моём концерте было 8 тысяч человек, среди них — Капица. Потом он пригласил меня к себе, показывал, помню, новорождённого Сергея… Из Европы я переехал в США. Вошёл в дипломатические круги, рассказывал о терменвоксе представителям посольств. Деловые американцы пытались вовлечь меня в бизнес. Мне предлагали сконструировать радиоуправляемый самолет. А иногда и чепуху предлагали: разузнать в других странах диаметр трубы глушителя самолёта, например. Впрочем, тогда были звукоуловители и важно было, чтобы самолёт не шумел. В Калифорнии мне предложили сделать прибор, который не позволял бы проносить в тюрьму металлические предметы. Я такой прибор сделал для тюрьмы Лос-Анджелеса, там я узнал всю систему тюремной охраны…

— Наше представительство в США потребовало, чтобы я развёлся с Екатериной Павловной, поскольку она якобы «контактирует с фашистами». С кем она «контактировала» я не знаю. Она жила при медицинском институте, приезжала ко мне на субботу и воскресенье. В конце концов мы с ней развелись. Года через 3–4 я женился на негритянке Лавинии Вильямс, которую я учил танцевать под сопровождение моего терпситона, — такой я тогда изобрёл аппарат. Я заработал большие деньги, около 3 миллионов долларов, в центре Нью-Йорка арендовал дом на 99 лет, но тут меня вызвали в Союз. Лавинию обещали прислать на другом пароходе, но обманули и не прислали…

— Из Нью-Йорка я плыл на пароходе в качестве помощника капитана. Пароход назывался «Старый большевик» и плыл очень долго. Наконец, пришли в Ленинград. Я думал, что в СССР мне сразу дадут лабораторию, чтобы я продолжал мою работу. Но Ворошилов меня не принял, я прожил некоторое время в гостинице рядом с Киевским вокзалом, а потом меня арестовали. На свободе в СССР я был месяца четыре. В 1939 году я уже сидел в Бутырской тюрьме. Допросы вели два следователя. Меня не били, не мучили. Иногда допрашивали стоя, но позволяли ненадолго присаживаться. Следователь советовался со мной, как меня так посадить, чтобы дать возможность работать.

— После Бутырок был Магадан. Большая, круглая, как цирк, тюрьма, в которой сидело две тысячи человек. Процентов десять — политические, остальные — уголовники. Но довольно быстро меня вернули в Москву. Несколько недель я прожил в шарашке Туполева на улице Радио. У меня был свой рабочий стол, и я изобретал. Надо было сделать такой радиопередатчик на специальной бомбе, чтобы он вошёл в землю, а его антенна торчала снаружи и подавала сигналы. Сбрасывать такую бомбу должен был беспилотный самолёт. Потом всю эту шарашку отправили в Омск, где я как раз и занимался радиоуправляемым деревянным самолётом-снарядом. Это была довольно внушительная конструкция: размах крыльев метра четыре. Было сделано несколько экземпляров для разных целей.