Виктор Мануйлов - Фронтовые ночи и дни

Соседняя улица простреливается немцами насквозь. Командир танка все понял: без их помощи установке отсюда не уйти.

— Да, лейтенант, так у тебя ничего не выйдет. Расстреляют вас немцы. Давайте так: как только вы появитесь на той улице, откуда будете стрелять, я перегоню танк на эту улицу и начну обстреливать передний край немцев. Он начинается вон там, за школой, за речушкой… Ты вот что, ты иди в мотопехоту, они там, за домиком, метров сто. Это наш передний край. Договорись с ними. Хоть и маловато их там, но пусть поднимут стрельбу по переднему краю фрицев. Пока те разберутся, что к чему, вы успеете отъехать метров на двести. Ну а там, как повезет…

И мне и Насыбулину план понравился. Но тут Самагуль подкинул еще одну проблему:

— Лейтенант, на передние колеса ямка нужна.

— Что еще за ямка? — удивился танкист.

— Успокойся, — сказал я, — это наше дело. Лопата у тебя найдется?

— У хозяев, наверное, есть…

— Лопата не нада. — Насыбулин вытащил из карманов две толовые шашки с капсюлями и бикфордовым шнуром.

— Ладно, — понял я его мысль. — Только будь осторожен, а то тебя подстрелят раньше, чем ты пошлешь им гостинец. Жди меня у танкистов.

Я направился в мотопехоту. Нашел командира роты — лейтенанта такого же возраста, как и я. Все ему обстоятельно объяснил. Он здорово обрадовался: сам почти сутки охотится за этим шестиствольным минометом.

— Конечно, людей у меня маловато, но шуму все равно наделаем. Постараемся не дать немцам вас расстрелять.

Мы пожали друг другу руки, и я ушел. Подхожу к танку, а его командир мне говорит:

— Ну и артист у тебя командир орудия. Знаешь, что он сделал? Забрал у хозяев веревки, скрутил арканом, привязал к ним тол, поджег шнур и бросил арканы — сначала один, потом другой. Ты знаешь, точно легли — куда он хотел. Чуть-чуть веревкой поправил, и обе шашки тут же взорвались…

— Ты неправильно определил. Он не артист. Он джигит. Степной орел — вот он кто?

Пока мы разговаривали, Насыбулин стоял в стороне, улыбаясь, потом подошел к командиру танка и говорит:

— Слушай, друг буд, проедь танком по ямкам туда-сюда…

— Ладно, другом буду, — рассмеялся танкист.

По дороге обратно я говорю Самагулю:

— Все вроде бы должно получиться, только вот неясно, как подъехать к нашей огневой.

— Шота придумаем, — беспечно ответил Насыбулин.

Пришли к себе. У машины нас ожидали Каменюк и Кольчик. Оба сидели на завалинке и разговаривали с группой бойцов. Я обстоятельно доложил обо всем, что мы проделали. Оба внимательно нас выслушали.

— Вот только, — заключил я свой доклад, — неизвестно, как доехать до огневой позиции. Немцы могут нас расстрелять, как только мы появимся на этой улице.

— Нет, если ест немцы, ест музыка. — Это Мункуев, шофер боевой машины. Обычно он говорил по-русски хуже Насыбулина, хотя друг друга они понимали отлично, объясняясь на какой-то смеси казахского, бурят-монгольского и русского языков. — Нас с музыком будут встречат…

Все недоуменно уставились на него. Кольчик нетерпеливо кивнул: объясняй!

Мункуев начал:

— Лейтенант, помнишь, ездил мы давать залпа под Сталинградом?

— Ну и что?

— Когда немцы начал стрелят? Она сразу не стрелял. Она удивлялась и думала, куда мы едем? Она стала стрелят потом, две-три минута, как мы были на сопке. Так?

— Верно, — согласился я.

— Мы едем на улица, большой скорост держим. Маскировку сорвем, фарами мигаем, на капот — белая флага. Они думают, в чем дело? Больше думают — нам лучше. Толко мне знат нужно, где Насыбулин канавка сделал.

Все молчали. Кольчик взглянул на часы:

— У нас есть еще сорок минут. В предложении Мункуева есть что-то. Но война показала нам уже, что немцы далеко не дураки. Нет, не дураки…

— А давайте еще вслед установке поднимем стрельбу: дескать, сукин сын, убежал! — добавил Каменюк.

— Итак, — резюмировал Кольчик, — план принимается в следующем виде. Ты, — указал он на меня, — собираешь десять бойцов с автоматами. Строго инструктируешь, чтобы какой-нибудь чудак не врезал по установке. Половина ведет огонь выше установки, остальные слева и справа, чтобы пыль схватывалась. Только сзади в землю не стрелять. Не дай бог срикошетит в снаряд. Ты понял?

— Я сам канавка должен смотрет, — заволновался Мункуев. — А то потом Насыбулин кричат будет, недоехал — переехал. Знаю его.

В это время раздались знакомые завывания шестиствольного миномета. Снаряды, шурша, прошли у нас над головами и взорвались в районе, где еще вчера стоял штаб бригады. Хорошо, что сегодня его там уже не было. Кольчик продолжал:

— Время, отпущенное нам командиром дивизиона, истекло. Сам слышал. И Насыбулина обвинять не нужно — он командир. Я знаю, он сегодня кричать не будет. Ты, Мункуев, должен выскочить на улицу с большой скоростью, хотя бы километров пятьдесят. На радиатор нацепи кусок рубашки. Флага не нужно — поймут: обман. Я и так не очень уверен, что номер пройдет.

Едешь быстро и переключаешь фары. Ты, Насыбулин, ориентируй Мункуева, где твои ямки. Важно, чтобы он увидел их заранее. Как вы сумеете отстреляться — это дело вашего мастерства, здесь я вам ничего сказать не могу, только от всего сердца желаю успеха. И переживать буду за вас. Отстрелявшись, действуйте по плану, как обговорили все с танкистами.

Начштаба обратился к Каменюку:

— Теперь ты, комбат. Подготовь буксир на случай, если при выезде машину Насыбулина подобьют. Сам понимаешь, немцы разозлятся. Они все сделают, чтобы расквитаться с орлами. — Гвардии капитан Кольчик посмотрел на часы: — На подготовку пятнадцать минут. Я пошел докладывать командиру дивизиона. — Поднялся и ушел.

— Все ясно? — спросил комбат.

— Так точно! — отвечали мы хором.

— Тогда по местам.

Я обнял Насыбулина, потом Мункуева.

— Ну, браты, — сказал я как можно бодрее, — ни пуха вам ни пера, — и побежал собирать свою «группу преследования».

Собрав группу и объяснив задачу, предупредил, чтобы сгоряча не вмазали в установку, вывел бойцов на перекресток, разместил по дворам.

Минуты шли в тревожном ожидании. Вроде бы все предусмотрели, но за годы войны я имел возможность не раз убедиться, что немцы умеют воевать и на мякине их не проведешь. Однако другого выхода не было. Обстановка сложилась такая, что у фашистов недоставало сил нас додавить, а у нас не было возможности вырваться из окружения. Немцы ждали подкрепления, чтобы покончить с нами, мы — помощи от своих, чтобы вырваться из кольца.

И вот на большой скорости на перекресток мчится установка. На ее радиаторной решетке белая тряпка, снаряды без чехла поблескивают на солнце. Из-за плетня поднимается чей-то кулак. Насыбулин что-то говорит Мункуеву и не глядит в нашу сторону.