Виктор Мануйлов - Фронтовые ночи и дни

Неожиданно Богоров увидел в раковине для оркестра маленькую обезьянку. Она сидела на задних лапах, а передние прижимала к брюшку. Чтобы не спугнуть обезьянку, Ансельм снял ее издалека, а потом стал осторожно подходить. Обезьянка сидела не двигаясь и смотрела на человека с камерой грустными глазами, по ее мордашке текли крупные слезы. Обезьянка была ранена в живот и, видимо, зажимала лапками рану, чтобы хоть немного успокоить нестерпимую боль. Ансельм стоял подавленный — ни помочь, ни отойти…

В конце сентября — начале октября фронт стабилизировался. Передний край обороны проходил по окраинам города. Бомбежки, пожары. Много горьких и страшных кадров сняли военные операторы: разрушенный фугасными бомбами госпиталь на Суворовском проспекте — там погибли шестьсот человек, изувеченные женщины и дети, извлеченные из-под обломков разрушенных домов, изувеченный вагон трамвая на углу Невского и Садовой улицы — большинство людей в нем погибли. Необычно рано началась зима — снежная, морозная. На улицах появились сугробы, городской транспорт не работал. Постоянно стояла очередь за водой, бившей из лопнувших водопроводных труб прямо на мостовую.

25 ноября была назначена съемка в гастрономе на углу Невского и Владимирского проспектов. Снимали выдачу хлеба — тех 125 граммов, которые в конце ноября начали получать ленинградцы.

Осветительную и съемочную аппаратуру завезли в магазин накануне, а 25-го утром начали работать. В магазине никто на киношников внимания не обращал. Глаза всех были прикованы к хлебу. Надо было видеть, с какой точностью, по-аптекарски отрезали и взвешивали его продавцы. Блокадный хлеб — кусочек темной, ноздреватой, сырой массы с отстающей корочкой, в нем кроме муки было еще много суррогатов.

Шла очередь. Одна за другой подходили к прилавку женщины. С благоговением брали они этот кусочек так, чтобы не уронить даже крошку. Изредка в очереди появлялся мужчина. И опять женщины — суровые, молчаливые…

Съемка в Публичной библиотеке имени М.Е. Салтыкова-Щедрина. Холодно. В помещении температура не выше четырех-пяти градусов. А зал полон. Работники библиотеки в шубах, валенках, платках, перчатках. Среди посетителей люди в военных шинелях и полушубках. Здесь привычная тишина…

В декабре город погрузился в темноту. На улицах стояли засыпанные снегом трамваи, автобусы, троллейбусы. На столбах висели обрывки проводов. По занесенным снегом улицам медленно двигались сгорбленные фигуры. Но в нечеловеческих условиях продолжали работать заводы. В цехах, согреваясь у костров, истощенные рабочие ремонтировали танки. Вместе с ними трудились женщины и подростки.

Ленинградские кинохроникеры ни на один день не прекращали съемок. Транспортом для перевозки аппаратуры стали детские саночки. Ансельм Богоров на студию уже не ходил. Опухли ноги, кружилась голова, каждый шаг давался огромным напряжением воли. И все же он продолжал снимать. Позже он говорил: камера спасла мне жизнь. А результатом этой работы стал фильм «Ленинград в борьбе», удостоенный в 1943 году Государственной премии СССР. Ансельм Богоров был главным оператором этой картины.

Фронт неотвратимо приближался к Севастополю. В последних числах октября немцы заняли Симферополь. Фашистские танки вышли в район Евпатории. Наши войска отступали через горный хребет на Алушту и Ялту, с тем чтобы выйти к Севастополю по Южному берегу Крыма. По горным тропам и перевалам они могли дойти дня через три-четыре. А пока город прикрывали отдельные батальоны, отряды моряков и береговые батареи.

Еще 26 октября оператор Дмитрий Рымарев снимал на Ишуньских позициях. Положение было напряженным, но не казалось безнадежным. Когда группа возвращалась, проезжая через Симферополь, город вовсе не оставлял впечатления обреченного.

И вдруг — в Симферополе немцы, почти весь Крым — немецкий, враг стоит у стен Севастополя. Было тревожно, но надежда не умирала. Защитники Севастополя даже мысли не допускали, что фашисты ворвутся в город.

Вечером группа Дмитрия Рымарева, уставшая после съемки бесконечных бомбежек, зенитных залпов, горящих зданий, собралась на своей базе. Снятый на Ишуньских позициях материал нужно было срочно отправить на киностудию.

Дмитрию очень не хотелось в этот напряженный момент оставлять осажденный Севастополь. Второй оператор, Владислав Микоша, предложил бросить жребий.

Везти материал на Большую землю выпало Владиславу. Через пару дней отходил в Новороссийск транспортный корабль «Чапаев». На нем уходили из Севастополя Микоша и его ассистент Соболев. Снятую плену упаковали в железный ящик. Ящик заклеили водонепроницаемой изоляцией, обернули крест-накрест двумя пробковыми поясами, чтобы пленка не утонула в случае гибели судна.

Вот вспенился белый бурун за кормой, транспорт ходко двинулся к воротам бухты, прошел мимо Константиновского равелина и растворился в осенней хмари моря. Дмитрий Рымарев и Федор Короткевич остались на причале Графской пристани…

Жить в Севастополе стало невозможно. Готовясь к генеральному штурму, гитлеровцы днем и ночью бомбили город. Не работали электростанция и водопровод. Улицы загромождены обломками зданий, телеграфными столбами, перевернутыми трамваями.

Операторы по рекомендации Владислава Микоши решили обратиться к командиру крейсера «Червона Украина» с просьбой поселиться на корабле.

В результате захвата гитлеровцами крымских аэродромов над нашими боевыми кораблями нависла угроза потопления вражеской авиацией. По решению Военного совета Черноморского флота в ночь на 1 ноября основные силы флота покинули Севастополь. Под покровом темноты эскадра ушла в порты Кавказского побережья.

Для поддержки Севастопольского оборонительного района были оставлены крейсеры «Червона Украина» и «Красный Крым», четыре эсминца. Крейсер «Червона Украина» стоял на якорях в Северной бухте, вблизи Графской пристани.

Операторы явились на крейсер к капитану третьего ранга Зарубе.

— Милости прошу. У меня как раз есть свободная стажерская каюта, — любезно принял киношников командир корабля.

На корабле было тепло, горел яркий электрический свет, можно было принять горячий душ. В стажерской каюте две заправленные койки с чистым бельем. Вечером можно послушать по радио вести с фронтов.

Однако «уютная жизнь» продолжалась недолго. Утром 12 ноября прозвучал сигнал боевой тревоги. Пронзительно звенел «колокол громкого боя». Звонко застучали матросские ботинки. Краснофлотцы занимали боевые посты.

Не успели операторы одеться, как грянул первый бортовой залп. От мощного удара вздрогнул, задрожал корабль. Казалось, заклепки выскочат из стальных листов обшивки. Крейсер открыл огонь всей артиллерией правого борта.