Джек Фэруэдер - Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц

Дорожно-строительный отряд. Ян Комский, послевоенные годы.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

После обеда к Витольду и остальным присоединился штрафной отряд. В лагере был гигантский каток, который использовали для строительства дорог. Обычно такой каток тянут четыре пары лошадей, но в лагере в него запрягли пятьдесят заключенных-евреев. Второй каток, поменьше, тащили двадцать священников. На первый каток взгромоздилась рыхлая туша Кранкеманна. Он поднял дубинку вверх и держал ее как скипетр, время от времени опуская ее и нанося удары по голове какого-нибудь узника. Он катался по плацу взад и вперед, и если кто-то падал от его удара или от истощения, он заставлял других переехать упавшего человека. Безумная тренировка не прекращалась до вечерней переклички. Тогда Кранкеманн спустился, чтобы осмотреть расплющенные тела. Те, кто в этот день остались в живых, получили отдых [185].

Третье утро занятий спортом Витольд встретил с мыслью, что этот день станет для него последним. Он стоял в кругу вместе с другими, спиной к воротам. Отряды расходились на работу, заместитель коменданта Фрич проверял номера. Наказание должно было начаться с минуты на минуту. Какое-то чутье заставило Витольда оглянуться, и он увидел, что к ним бежит капо, ответственный за распределение по отрядам, — Отто Кюзель, тридцатилетний бродяга и мелкий воришка из Берлина. Витольд был в таком отчаянии, что сделал шаг ему навстречу [186].

Отто Кюзель. Ок. 1941 года.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

— Ты случайно не умеешь устанавливать печи? — спросил Отто [187].

— Так точно. Я печник, — соврал Витольд [188].

— А ты хороший печник?

— Конечно.

Отто велел ему выбрать еще четверых человек и следовать за ним.

Капо побежал в сарай у ворот. Витольд, прихватив первых попавшихся людей, поспешил за ним. Им выдали ведра, мастерки, кирки и известь. Видимо, Отто забыл сформировать рабочий отряд — вот почему он так торопился и охотно поверил Витольду. Отряд выстроился у ворот, чтобы Фрич проинспектировал его и назначил двух охранников [189].

Не веря в свою удачу, Витольд шагал по открытой местности в сторону железнодорожной станции. Туман еще держался у разбросанных кое-где крестьянских домов и на заросших полях вдоль дороги. Эсэсовцы потребовали освободить территории вокруг лагеря для своих нужд и выгнали местных жителей: лучшие дома возле станции и вдоль реки получили семьи офицеров СС, остальные строения разбирали, а материалы использовали для других объектов [190].

Старая часть Освенцима вытянулась по отвесному противоположному берегу Солы примерно в полутора километрах от лагеря. Среди зданий на горизонте выделялся замок XIV века, где семья Хаберфельд, главные местные производители водки и спиртных напитков, хранила свой знаменитый шнапс и ароматизированные ликеры. В пригороде Освенцима проживали в основном поляки, но половина горожан были евреями. На так называемой Еврейской улице располагались синагоги, хедеры и иешивы {7} . Летними вечерами река Сола превращалась в микву, или водоем для ритуального омовения, когда на ее песчаном берегу собирались сотни мужчин-иудеев в черных габардиновых пальто и белых чулках. Неудивительно, что немцы испытывали отвращение к жителям и обстановке города, производившей «впечатление жуткой грязи и нищеты». Эсэсовцы уже сожгли Большую синагогу, одно из самых крупных зданий города, и планировали депортировать еврейское население в ближайшее гетто [191].

Открытка с видом Освенцима. Ок. 1930-х.

Предоставлена Мирославом Ганобисом

Отряд Витольда привели в один из городских домов и представили офицеру СС. Офицер объяснил, что скоро приедет его жена и он хочет отремонтировать кухню. Могут ли они переместить керамическую плитку на другую стену, а печь — в другую комнату? Офицер был вежливым, почти нормальным человеком. Для этой работы ему не нужны пятеро человек, сказал он, как будто смущаясь, но он не возражает, если кто-то из них просто уберется на чердаке, при условии, что работа будет выполнена хорошо. Потом он ушел [192].

Охранники остались снаружи. Витольд спросил заключенных, знает ли кто-нибудь из них хоть что-то о печах. Разумеется, никто и понятия о них не имел, поэтому Витольд велел им разобрать плитку, а сам занялся демонтажем кладки и дымохода. От этой работы зависела его жизнь, но по крайней мере какое-то время можно было не опасаться избиения. Из окна он видел двор и развешенное белье. Он слышал голоса игравших рядом детей и звон церковных колоколов [193].

Вспомнив, что жизнь продолжается, безразличная к их страданиям, он почувствовал комок в горле от подступивших слез. Даже то, что он оставил семью в относительной безопасности в Острув-Мазовецке, не служило ему утешением, ибо он знал: эта отвратительная действительность не сон, и в любой момент Марию могли поймать в какой-нибудь облаве и доставить в Аушвиц или другой концлагерь. Затем он подумал об эсэсовце, в квартире которого они делали ремонт: как взволнованно он говорил о приезде жены, несомненно, представляя себе ее радость, когда она увидит новую кухню. За пределами лагеря этот офицер-эсэсовец выглядел приличным человеком, но, переступив порог Аушвица, становился жестоким убийцей. И самой чудовищной была мысль о том, что этот человек способен обитать в двух мирах одновременно [194].

Теперь Витольда охватила ярость, а на смену ей пришла жажда мести. Пора начинать вербовку.

Витольд трудился над печкой несколько дней, запоминая, как все устроено, аккуратно удаляя каждый клапан и воздуховод. Он знал: если совершит ошибку, обман быстро вскроется. Но, чувствуя слабость, он не был уверен, что запоминает все правильно. Вечером накануне проверки печи Витольд в отчаянии обратился за помощью к бригадиру, который подмигивал людям у ворот. Чутье его не подвело. Бригадир оказался капитаном польской армии по имени Михал Романович. Он предложил тайно устроить Витольда в другой рабочий отряд. Витольд решил рассказать Михалу правду о своем задании, и бригадир не задумываясь поклялся служить Польше и подполью. На следующее утро вместо того, чтобы отчитываться об установке печи, Витольд вышел за ворота с другим отрядом. Он слышал, как капо выкрикивал его номер и разыскивал его среди других узников, но даже не оглянулся [195].