Джек Фэруэдер - Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц

Его новый отряд разбивал сад для виллы рядом с крематорием. Вилла, как вскоре узнал Витольд, принадлежала коменданту лагеря Рудольфу Хёссу. Нацистское руководство разрабатывало план колонизации Восточной Европы, предусматривавший порабощение или изгнание ее славянского населения, а Аушвиц стал испытательным полигоном для формирования будущего колониального порядка. Как и многие высокопоставленные нацисты, Хёсс считал себя земледельцем, принудительно призванным на военную службу, и мечтал той же осенью превратить Аушвиц в обширное сельскохозяйственное поместье, где всю работу выполняли бы заключенные. «У меня в Германии никогда не было тех возможностей, что существовали здесь, — писал он из польской тюрьмы после войны. — Конечно, работников было предостаточно. Там можно было проводить все необходимые сельскохозяйственные опыты» [196].

Отряд Витольда разравнивал землю и насыпал грядки в соответствии с замыслом коменданта. Два дня подряд лил дождь. В какой-то момент проходивший мимо капо приказал им снять рубахи. Витольд вспоминал, что, когда дождь утих, от людей «шел пар, как от лошадей после скачки». Чтобы не замерзнуть, они работали не останавливаясь — таскали землю для клумб и кирпичи для дорожек. Обсохнуть было невозможно — дождь шел даже во время вечерней переклички, поэтому весь лагерь лег спать в мокрой одежде [197].

В конце второго дня работы в саду его снова спас Михал. Когда они встретились на плацу после переклички, Михал сообщил, что его повысили за хорошую работу у ворот. Теперь он будет присматривать за отрядом из двадцати человек, который займется разгрузкой провианта из железнодорожных вагонов и перевозкой его на склад лагеря. Михалу разрешили самостоятельно отбирать себе людей. Это была прекрасная возможность оценивать кандидатов в члены подпольной ячейки. У Михала уже было несколько человек на примете. Витольд предложил своего соседа по матрасу Славека, которого арестовали в Варшаве одновременно с Витольдом [198].

Склады пользовались дурной славой — там часто умирали заключенные, но на самом деле Михал не планировал работать на складах. На следующее утро он вместе со своим отрядом подошел к одному из капо, отвечавших за склады, и сказал, что им приказано разобрать дом в поле напротив. Это звучало достаточно правдоподобно, поскольку эсэсовцы действительно проводили расчистку земель вокруг лагеря, и ему дали отмашку [199].

Дом, который выбрал Михал, находился на территории разрушенной усадьбы. Грядки были вытоптаны: по ним ходили заключенные, которые разбирали дом изнутри. Они вытаскивали мебель, двери, подоконники и бросали все это в костер во дворе. Другие загружали в тачки обломки стен и отвозили их на строившуюся поблизости дорогу. Там, где когда-то был сад, лежали сваленные в кучу сломанные ветки и вырубленные фруктовые деревья — яблони и одна груша с обнаженной блестящей оранжевой сердцевиной [200].

Михал выставил часового и распорядился наполнить двое носилок мусором, чтобы их можно было подхватить и вынести на улицу, если приблизится капо. Отряд работал как можно медленнее, только чтобы согреться, стараясь не повредить крышу, пока не разберут всю внутреннюю часть дома. Витольд и Михал успели обсудить создание первой ячейки. Витольд знал: он должен крайне внимательно выбирать тех, кому можно доверять. Он понимал, что человек, активно участвовавший в подпольной работе в Варшаве, или отмеченный наградами офицер может стать информатором гестапо с такой же готовностью, как и все остальные. Лагерь смывал с человека все наносное и показывал его истинную сущность. «Одни проваливались в моральное болото, — писал позже Витольд. — Характер других становился твердым подобно алмазу» [201].

Витольд отмечал любые проявления человечности среди наиболее сдержанных и тихих заключенных — например, кто-то поделился с товарищем куском хлеба или ухаживал за больным другом. Он осторожно исследовал мотивы, двигавшие этими людьми. Он объяснял, что их выбрали благодаря их великодушию. Витольд убеждал своих новобранцев не просить добавку, «даже если [их] кишки орут от голода», а старшие комнат были обязаны равномерно распределять еду и кормить сначала самых слабых. Эти строгие правила не всегда соблюдались, но для победы над капо необходимо было доказать, что добро сильнее [202].

Витольд сделал и несколько печальных выводов: некоторых людей спасти невозможно — ни физически, ни духовно. Одни, изучив иерархию лагеря, начинали конкурировать друг с другом, стараясь заслужить одобрение капо; другие почти сразу теряли волю к жизни и отказывались вступать в ряды Сопротивления. Некоторые заключенные, например священники и евреи, находились в отдельном блоке, что существенно осложняло работу с ними [203].

Витольд начал с того, что разыскал своих варшавских товарищей — Ежи де Вириона и Романа Загнера, которым он мог полностью доверять. Деринг посоветовал ему обратить внимание на энергичного двадцатилетнего парня по имени Эугениуш Обойский — сокращенно Генек, — который работал в госпитальном морге. Вместе с Дерингом и Владиславом Сурмацким у них получилась «пятерка», как выразился Витольд. Применяя те же принципы подпольной работы, какими он руководствовался в Варшаве, Витольд старался, чтобы люди знали только членов своей ячейки, но из других ячеек — никого. Деринга назначили ответственным за госпиталь, Сурмацкого — за внешние связи, а Витольд стал главным вербовщиком [204].

Чтобы расширить охват организации, Витольд пытался вербовать людей в каждом рабочем отряде. Время между вечерней перекличкой и комендантским часом было идеальным моментом для этого. Охранники СС уходили на сторожевые вышки, оставляя в лагере только капо, и заключенные могли свободно передвигаться. Кому-то нравилось ходить в гости к друзьям в соседние блоки, сплетничать или слушать что-нибудь интересное. Но задерживаться в чужих блоках было опасно — можно было нарваться на капо или на лишние уши [205].

Территория, где гуляли заключенные.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Витольд предпочитал прохаживаться по полосе между бараками и забором со стороны реки — эта дорожка стала местной прогулочной набережной. Забор и бетонная стена закрывали вид на реку, но он мог смотреть на старые ивы вдоль берегов. С этой же стороны проходила главная дорога в город, и, хотя передвигались по ней в основном военные, людям казалось, что она связывает их с внешним миром. Ясными, теплыми вечерами дорожка была переполнена заключенными. Обычно на одном ее конце разворачивался черный рынок, где заключенные обменивались разными вещами. За кусочек маргарина, украденный из кухни, можно было купить сигарету, а за буханку хлеба — почти что угодно; правда, следовало проявлять бдительность: буханка могла оказаться пустой внутри или наполненной опилками [206].