Валентина Краскова - Серые кардиналы Кремля

Но Судьбе было угодно на несколько секунд выпустить из своих рук те сложные нити, которые управляли мыслями и делами человечества — и вот, — уродливое ничтожество Троцкий наступил ногой на голову распростертой великой страны.

Случилось так, что большевистская революция нашла себе в лице Троцкого самого яркого выразителя. В то же время она явилась для разрушительных способностей Троцкого той питательной средой, тем бульоном из травы агар-агар, в которой бактериологи помещают зловредные микробы, чтобы получить из них самую зловредную разводку. Таким-то образом фигурка, едва видимая невооруженным глазом, приняла исполинские, устрашающие размеры.

Влияние Троцкого на советские массы не только громадно, но и чрезвычайно легко объяснимо. Вся страна теперь находится в руках людей, из которых малая часть искренне смешала власть с произволом, твердость с жестокостью, революционный долг с истязательством и расстрелами, между тем как темная толпа нашла неограниченный простор для удовлетворения своих звериных необузданных инстинктов. В их глазах Троцкий — не только наглядное оправдание, высокий пример, точка опоры — о, гораздо больше! — он герой и властелин их воображения, полубог, мрачный и кровавый идол, требующий жертв и поклонения.

Его появление на трибуне встречается восторженным ревом. Каждая эффектная фраза вызывает ураган, сотрясающий окна. По окончании митингов его выносят на руках. Женщины — всегдашние рабыни людей эстрады — окружают его истерической влюбленностью, тем самым сумасбродным обожанием, которое заставляет половых психопаток Парижа в дни, предшествующие громким казням, заваливать пламенными любовными признаниями как знаменитого преступника, так и monsieur Дейблера, носящего громкий титул — Maitre de Paris.

Я не шутя говорю, что не было бы ничего удивительного в том, если бы в один прекрасный день Троцкий провозгласил себя неограниченным диктатором, а может быть, и монархом великой страны всяких возможностей. Еще менее удивил бы меня временный успех этой затеи.

Рассказывают, что однажды к Троцкому явилась еврейская делегация, состоявшая из самых древних почтенных и мудрых старцев. Они красноречиво, как умеют только ученые умные евреи, убеждали его свернуть с пути крови и насилия, доказывая цифрами и словами, что избранный народ более других страдает от политики террора. Троцкий терпеливо выслушал их, но ответ его был столь же короток, как и сух:

— Вы обратились не по адресу. Частный еврейский вопрос совершенно меня не интересует. Я не еврей, а интернационалист…

Обратите внимание на его приказы и речи. «Испепелить…», «Разрушить до основания и разбросать камни…», «Предать смерти до третьего поколения…», «Залить кровью и свинцом…», «Обескровить», «Додушить».

В молниеносных кровавых расправах он являет лик истинного восточного деспота. Когда под Москвой к нему явились выборочные от его специального отряда матросов-телохранителей с каким-то заносчивым требованием, он собственноручно застрелил троих и тотчас же велел расстрелять всю сотню.

Отрывком из клинообразных надписей представляется мне приказание Троцкого о поимке одного его врага, причем врага более личного, чем политического:

«Взять живым или мертвым, а для доказательства представить мне его голову. Исполнителю 150 тысяч рублей»…

Троцкий неумен в обширном и глубоком смысле. Но ум у него цепкий, хваткий, находчивый, легко усвояющий, фаршированный пестрыми знаниями. Стоит только припомнить его изречения: все они украдены без ссылки на источники…

Он не творец, а насильственный организатор организаторов. У него нет гения, но есть воля, посыл, постоянная пружинистость.

У него темперамент меделяна, дрессированного на злобность. Когда такому псу прикажут: «бери!» — он кидается на медведя и хватает его «по месту» за горло.

Так отчасти рассматривает Троцкого Ленин. Но пусть кремлевский владыка не забывает, что эта порода крайне мстительна и злопамятна. Бывали случаи, что меделян хватал «по месту» не медведя, а своего хозяина, наказавшего его накануне. А этот однажды уже огрызнулся…»

Едкий в своих выражениях Куприн, как мне кажется, тонко уловил подлинную натуру Троцкого: «меделян» укусил хозяина, отказавшись выступить против Сталина и его компании. Хотя самому хозяину это уже мало чем грозило, поскольку жить ему оставалось совсем недолго. А Троцкий явно недооценил ситуацию. На партийном съезде в апреле 1923 года триумвират Зиновьев — Каменев — Сталин преуспел в своей закулисной деятельности, помешав продвижению Троцкого. Но они не собирались останавливаться на достигнутом. Настала пора полностью сокрушить противника. Компанию против него начали с величайшей осторожностью — частично потому, что Зиновьев и Сталин, вероятно, уже не доверяли друг другу.

Орудием против оппонента послужило его же письмо от 8 октября 1923 года. В нем Троцкий высказывал критические замечания относительно текущей экономической политики, но главное — обрушивался с нападками на «неправильные и нездоровые отношения внутри партии». Ключевые посты внутри партийной структуры перестали быть выборными. «Секретарский аппарат, созданный сверху», сосредоточил в своих руках все нити руководства. Причастность рядовых членов партии к общему делу стала «иллюзией». В конце письма Троцкий требовал заменить «секретарский бюрократизм» так называемой «партийной демократией».

Это было страшное обвинение против Сталина, поскольку он занимал пост генсека ЦК. Нашлись партийцы, разделявшие точку зрения Троцкого. Некоторое время спустя они осудили разрыв между «секретарской иерархией» и рядовыми членами партии. Стало очевидно, что жесткий внутрипартийный режим «изжил себя».

Триумвират не мог игнорировать открыто брошенный ему вызов. 25 октября Центральный Комитет на пленуме принял постановление, осудившее письмо Троцкого как «глубоко политическую ошибку», которая «послужила сигналом к фракционной группировке». Сам зачинщик спора на этом мероприятии не присутствовал. По странному стечению обстоятельств именно в этот момент у Троцкого начался первый приступ непонятной лихорадки, которая затем мучила его на протяжении последующих двух — трех лет и причины которой так и не были установлены медиками. Из-за физического недомогания он вынужден был занять пассивную позицию. Но в начале декабря Троцкий все же провел переговоры с тремя партийными руководителями, и в результате 5 декабря на пленуме Политбюро была принята согласованная обеими сторонами резолюция. Триумвират избрал тактику максимальных уступок оппоненту по принципиальным вопросам, чтобы изолировать его от партийной оппозиции. С одной стороны, в резолюции говорилось об «исключительной важности Госплана», об «опасности «нэповского» перерождения части работников», «бюрократизации партийных аппаратов», а также о необходимости «большей рабочей демократии» (последний пробел следовало преодолеть за счет «притока новых кадров промышленных рабочих»). С другой стороны, предыдущее постановление от 25 октября, в котором ЦК осудил письмо Троцкого, было подтверждено: получалось, что Троцкий отказывается от своей прежней позиции и одновременно осуждает тех, кто выступил в его поддержку.