Валентина Краскова - Кремлевские кланы

В 1911–1912 годах и до нашей семинарии докатилась революционная волна, вызванная новым подъемом рабочего движения, начавшимся в 1910 году. Помню, как много всяких разговоров было среди учащихся старших классов о разных политических партиях! Были эти разговоры, конечно, и среди моих одноклассников. Мы спорили между собой и в конце концов решили, что, для того чтобы не допустить ошибки в выборе, к какой партии примкнуть, нам нужно самим, самостоятельно изучить необходимую революционную литературу. Для этой цели мы образовали политический кружок. Не помню точно, по чьему совету мы решили начать с изучения книги Каутского «Экономическое учение Карла Маркса».

Было нас в этом кружке шесть человек. Мы хорошо знали и доверяли друг другу и не хотели расширять состав нашего кружка: так нам казалось вернее.

Собирались мы регулярно в течение всего 1912— 13 учебного года. Главу за главой мы прочитали всю книгу Каутского, попутно обсуждая, кто как что понял. Такой метод очень помог нам в освоении этой довольно сложной работы.

В следующем учебном году кружок наш несколько расширился — до 14 человек: мы приняли небольшую группу учеников из младшего класса, а кроме того, к нам вошли ребята из распавшегося литературного кружка во главе с их организатором Еремяном.

Нам пришлось повторить с ними изучение экономической теории Маркса, но уже по книге Богданова. Параллельно мы, «старики», читали и другую марксистскую литературу — книгу Бебеля «Женщина и социализм» и Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю».

Как-то до нас дошли слухи, что кружки, подобные нашему, организованы в некоторых тифлисских гимназиях, коммерческом училище, где обучались на русском языке представители разных национальностей, а также в дворянской гимназии, где учились преимущественно грузины.

Мы решили установить связь с этими кружками, и весной 1914 года состоялось первое заседание представителей всех этих кружков — по одному от каждого.

Заседание проходило на квартире гимназистки Люси Лисиновой — впоследствии московской студентки-коммунистки, геройски погибшей на октябрьских баррикадах в Москве и похороненной у Кремлевской стены.

Люся играла на этом собрании очень активную роль. Это была умная, начитанная, достаточно теоретически подготовленная девушка, к тому же обладавшая обаятельной внешностью. Мне она тогда очень понравилась.

Случилось так, что немного позднее, летом 1914 года, совершенно неожиданно, когда я был уже у себя в деревне, Люся приехала туда со своей семьей отдыхать на лето. Обычно днем мы оба были заняты чтением и не видели друг друга. Но зато по вечерам мы встречались с ней, ее подругой и еще одним гимназистом, по-дружески беседовали и играли в крокет (до встречи с ними я не имел представления об этой игре).

Мы обычно почти каждый вечер при встречах беседовали с ней о прочитанном, обменивались мнениями по интересующим нас политическим вопросам.

Из разговоров с ней я узнал, что Люся была любимой ученицей Елены Дмитриевны Стасовой, когда та учительствовала в Тифлисе, и под ее влиянием стала на революционный путь.

Другой девушкой, тоже по-своему интересной судьбы, была на том собрании гимназистка Женя. Под влиянием старого коммуниста Бограта Боряна Женя стала тоже большевичкой. Переехав после окончания гимназии в Баку, она вышла замуж за младшего Боряна, погибшего затем в числе 26 бакинских комиссаров. Женя Борян жила в Москве. Скончалась в 1970 году.

Мне почему-то врезались в память именно эти две девушки — участницы того собрания, хотя там было много и других интересных парней и девушек…

После первых же моих выступлений вся деревня узнала, что я большевик. Узнала об этом и моя мать.

Как-то она подсела ко мне и начала примерно такой разговор:

— Ты такой у меня ученый, умный, а кругом говорят, что ты большевик. Есть же, как я слыхала, много хороших партий: дашнаки там, эсеры, меньшевики… Самые почтенные и уважаемые люди нашей деревни стали на сторону этих партий. А ты вступил, говорят, в самую плохую партию, стал большевиком. Ведь ты умный человек, брось большевиков, перейди в другую партию!

Говорила она так просяще, что я стал обдумывать, как бы мне получше ответить, чтобы ее разубедить.

Я сказал, что партия большевиков — самая хорошая, что она борется за правду, за бедных, против богачей, за справедливость для людей труда.

— То, что ты слыхала о большевиках, — сказал я ей, — это ложь, которую распространяют самые плохие люди. А те партии, о которых тебе говорят, что они хорошие, на самом деле плохие.

Мать слушала меня, но по ее глазам я видел, что мои аргументы мало на нее подействовали.

Тогда мне неожиданно пришла в голову такая мысль убедить мать.

— Майрик (мамочка), — сказал я, — ты можешь отказаться от христианской религии и стать мусульманкой?

Мать сразу встрепенулась, перекрестилась и взволнованно сказала:

— Что ты, сынок, что ты говоришь, разве это можно! Скорее я умру, но никогда этого не сделаю.

Тогда я сказал ей:

— Я тебя понимаю. Пойми и ты меня. Большевики — это моя вера, такая же, как для тебя христианство. Я не могу от них отказаться. Прошу тебя, никогда больше меня не уговаривай — это бесполезно! Со временем ты сама убедишься, что я и большевики правильно поступаем, а пока поверь мне на слово…

Умерла моя мать в 1960 году, в Москве, в возрасте 93 лет. С отцом на политические темы я не разговаривал. Вопросов по этому поводу он мне никаких не задавал, а сам я как-то стеснялся навязываться ему с этими разговорами, а тем более в чем-то его поучать.

Отец дожил до Октябрьской революции и перед смертью многое понял. Умер он в 1918 году, до победы Советской власти в Армении, от воспаления легких, без медицинской помощи, в возрасте 62 лет.

Вспоминая те давние времена, хочу несколько подробнее рассказать о семье Туманянов.

Моя тетя Вергиния Туманян хотя нигде и не училась, но умела писать и читать. В политическом же отношении она была человеком достаточно развитым. Конечно, она не разбиралась в тонкостях политики, но всей душой была за революцию и за большевиков.

Муж ее, Лазарь (по паспорту — Габриел) Туманян, был человеком более грамотным. Он работал приказчиком, мечтал стать хозяином лавки, берег каждую копейку и в конце концов приобрел небольшую лавчонку, в которой работал без помощников и продавцов. Однако его «бизнес» продолжался недолго. Однажды в его лавке произошел пожар. Лазарь Туманян снова стал приказчиком. Жили они в собственном доме, в одном из самых заброшенных районов Тифлиса — в Сурпкарапетском овраге.

Лазарь Туманян был трудолюбив, добропорядочен, честен; наверное, это и было главной причиной его неуспеха в «бизнесе». В отличие от жены, революцией и социализмом он не интересовался. Зато от корки до корки ежедневно прочитывал армянскую консервативную газету «Мшак». Более того, он собирал все номера этой газеты и аккуратно переплетал в одну книгу — у него уже было несколько таких переплетенных больших томов. Политически он был ограничен, верил только тому, что писалось в этой газетенке. Жена же его была волевой женщиной и фактически господствовала в доме. Муж любил ее и противоречить ей не решался.