Николай Трус - Великие скандалы и скандалисты

Христина Дэдлей, герцогиня Нортэмберландская, или, как чаще ее называют итальянские летописцы, Христина Нортэмбери, первые годы своей жизни провела во Флоренции и в Риме. В четырнадцать лет она вышла замуж за болонского аристократа, маркиза Андрея Палеотти, только что — за 9 месяцев до этого — овдовевшего. Жена его погибла при совершенно исключительных обстоятельствах, а именно — была убита (так же, как и ее отец) по поручению некоего графа Суцци, заподозрившего маркиза Андрея в преступной любви к своей жене.

Хотя Христина родилась в Италии, в ней не было ни капли итальянской крови. Через свою мать она принадлежала к старинному роду из Пуатье. По отцу была англичанкой.

Обосновавшись после выхода замуж в Болонье, Христина сразу выказала то удивительное соединение душевных и физических качеств, которые были в ней. Страстная любительница музыки и поэзии, образованная и умная, как ни одна женщина ее времени, она была вместе с тем так поразительно прекрасна, что в течение полувека ни один мужчина не мог увидеть ее, чтобы не влюбиться. У нее были большие голубые глаза, волосы чудного чер-ного цвета и во всей особе — что-то одновременно детское и ангельское, что заставляло принимать ее даже в сорокалетием возрасте за сестру своих дочерей. Пока она была жива, ее имя не переставало шуметь по всей Италии: она была одной из наиболее удивительных «авантюристок» XVII века, несмотря на то что эта эпоха отличалась от всех предшествовавших и последующими обилием авантюристов обоих полов и всевозможного происхождения.

С 1663 по 1671 г. болонские хроники не упускают случая упомянуть о ней. Но лишь для того, чтобы превозносить ее красоту.

«Никто не может превзойти ее в грации, уме и оригинальности», — пишет Тиолли Гизелли, который через несколько лет начинает ее ненавидеть. Даже в памфлетах и сатирах о ней отзываются с особым уважением. В одном из них она изображается как самая «кроткая и изящная из всех женщин в Болонье», в других — «ангелом» в сравнении с остальным легионом демонов. В 1668 г. император Леопольд торжественно жалует ей, в знак своего уважения, золотой крест.

Но лишь с 1671 г. начинаются настоящие «похождения» прекрасной маркизы. Долгое время она старалась нравиться своему мужу. Более подробные сведения другого рода относятся к 1679 г., когда во время путешествия в Милан Христина с ведома и согласия своего мужа приняла массу подарков — наличными и драгоценностями — от графа Антония Тротти и других кавалеров, так что в конце концов губернатор города Милан вежливо попросил ее возвратиться в Болонью.

С тех пор хроники уже не перестают говорить об «экстравагантностях» и сумасбродствах молодой женщины. Например, она жалуется, что потеряла в соборе бриллиантовую булавку, вследствие чего сенатор Геркуло Пеполи преподносит ей другую, в 10 раз лучшую. Другой сенатор, Филипп Барбаппа, бросает жену и мужественно подставляет свою голову под громы и молнии с высоты папского престола — из-за прелестных глазок Христины Палеотти.

На богослужениях в соборе, явившись слишком поздно, чтобы найти место посреди молящихся, она идет на хоры и садится рядом с канониками. 20 раз ее удаляют из города, она переселяется в Верону, Венецию, и на следующий месяц она уже вновь в Болонье, окруженная ухаживающими за ней всеми мужьями города. В нее влюбляются также женатые и делают тысячи глупостей, чтобы снискать ее расположение. Между прочим, молодой граф Эрколя-ни, приехавший из Пармы в Болонью, чтобы повенчаться с дочерью богатого сенатора, забывает о существовании своей невесты и не желает покидать дворца Палеотти.

Ни одного месяца, ни одной недели не проходит, чтобы какой-нибудь новый скандал не родился в этом дворце и не прошумел по всему городу. От кардинала-легата до кучеров и носильщиков — все только о ней и говорят.

Еще не то начинается после смерти ее мужа, в 1689 г., когда она получает полную возможность удовлетворить свою ненависть ко всяким отношениям. Увеличиваются дуэли, убийства. Дом маркизы — не только светский и литературный салон, игорный дом, место для свиданий, он еще, кроме того, служит брачным агентов. Здесь стряпаются сотни браков, из которых некоторые вызывают удивление во всей Италии, как, например, брак графа Людовика Бентиволио с дочерью незначительного болонского врача. Устраивая счастье других, Христина не упускает случая устроить таковое и для собственных дочерей. Пожалуй, ни одно из ее похождений не удалось ей так блестяще и не принесло в свое время столько славы, как та долгая интрига, благодаря которой она выдала свою дочь Диану замуж за одного из сыновей принца Колонна.

Писала она и сонеты — единственный оставленный ею самою след ее чувств и мыслей. В каждом из шести дошедших до нас миниатюрных произведений удивительной красоты полно красок, музыки и поразительного чувства ритма, доказывающих основательное знакомство ее с великими старинными образцами. И каждый из них, кроме того, выражает с такой естественностью истинно человеческую тревогу, что мы не можем не чувствовать в них как бы исповедь изливающейся, полной страсти души.

Однако, г. Риччи, которому были посвящены эти сонеты, отдал им лишь должную поэтическую дань и видит в них со стороны донны Христины одну ложь. Ни одной минуты не допускает он, что болонская «авантюристка» могла быть искренна, что в ее жизни была настоящая любовь. Он не задумывался над вопросом, кому верить — самой ли Христине или нескольким темным хроникерам, старающимся изобразить ее лишь как куртизанку. Все его доверие, похоже, на стороне последних. Хотя, скорее всего, сами похождения были неправильно поняты теми, кто передал их нам, так как они были ослеплены своей недоброжелательностью или, может быть, своей профессиональной привычкой — самым невинным поступкам придавать низкие побуждения. Что касается самой знаменитой истории с браком Дианы, то и в этом нет ничего предосудительного. Христина сделала в этом случае все, что на ее месте совершила бы любая, даже самая щепетильная мать. И брак этот был, по-видимому, вполне счастливым. Все это нетрудно извинить, если принять во внимание общую распущенность нравов в Италии в то время.

В течение долгого времени маркиза Палеот-ти, наоборот, изумляла Болонью строгостью своего поведения. Если позднее она и возмущает общественное мнение, то причиной этому была, главным образом, смелость ее речей и ее манера являться и занимать лучшее место на официальных обедах, слишком «вольные» темы ее бесед. Ее похождения, если к ним поближе присмотреться, указывают гораздо менее на присутствие испорченности, чем на то, что англичане называют «эксцентричностью». И. если вспомнить, что она сама была англичанкой по рождению, то естественно спросить: в конце концов не было ли удивление, которым она поразила своих современников, последствием различия в расе, которое, высказываясь с годами все резче и резче, привело ее постепенно к полному пренебрежению общественными условиями и даже к намеренному выказыванию презрения к ним? Ведь, собственно говоря, мы ничего не знаем о ее внутренней жизни, о том, что она думала и чувствовала. Была ли она порочна. Или просто любила наслаждаться жизнью. Была ли она честолюбивой интриганкой или необузданно страстной натурой.