Николай Трус - Великие скандалы и скандалисты

В конце апреля — первой половине мая на почве разрухи и нехватки продовольствия сильно обострилась обстановка в стране. Во многих городах происходили волнения рабочих и служащих, «голодные» бунты. Публикация в газетах «декрета» о национализации женщин еще более усиливала политическую напряженность. Советское государство стало принимать более жесткие меры по отношению к газетам, публиковавшим «декрет».

Однако процесс распространения «декрета» вышел из-под контроля властей. Начали появляться различные его варианты. Так, «декрет», распространявшийся во Владимире, вводил национализацию женщин с 18-летнего возраста: «Всякая девица, достигшая 18 лет и не вышедшая замуж, обязана под страхом, наказания зарегистрироваться в бюро свободной любви. Зарегистрированной предоставляется право выбора мужчин в возрасте от 19 до 50 лет себе в сожители-супруги…»

В годы гражданской войны «Декрет об отмене частного владения женщинами» взяли на вооружение белогвардейцы. Приписав авторство этого документа большевикам, они начали широко использовать его в агитации против советской власти. (Любопытная деталь — при аресте в январе 1920 года Колчака у него в кармане мундира обнаружили текст этого «декрета»!).

«Декрет об отмене частного владения женщинами» получил широкую известность и за рубежом. В сознание западного обывателя усиленно внедрялся стереотип большевиков — разрушителей семьи и брака, сторонников национализации женщин. Даже некоторые видные буржуазные политические и общественные деятели верили этим домыслам.

Давно улеглись страсти вокруг этого «декрета». Ныне никто уже не верит в досужие вымыслы о национализации большевиками женщин. «Декрет об отмене частного владения женщинами» является теперь не более чем историческим курьезом.

Не успели отшуметь страсти по скандальному декрету, как на бедных женщин обрушились новые неприятности. Впрочем теперь, по свидетельству еженедельника «Аргументы и факты», досталось не только слабому полу…

Шумную известность получил декрет Владимирского совета об объявлении женщин с 18 до 32 лет государственной собственностью с последующим «распределением». А в Екатеринодаре летом 1918 года особо отличившимся красноармейцам выдавали на руки мандат следующего образца: «Предъявителю сего предоставляется право социализировать в городе Екатеринодаре 10 душ девиц в возрасте от 16 до 20 лет на кого укажет товарищ».

Справедливости ради скажем, что историкам неизвестны факты, чтобы подобные декреты издавались центральными органами советской власти. И все же даже такое своеобразное законотворчество «товарищей на местах», безусловно, добавляло человеческих драм в кошмаре гражданской войны.

С началом нэпа в облике российских (а позднее советских) городов быстро пропали черты военного аскетизма. Новые веяния совпали с развертыванием бурных дискуссий по половым вопросам, активнейшее участие в которых приняли многие большевистские теоретики. Тон задавала А. Коллонтай, отстаивавшая свою теорию «Эроса крылатого» — отношений между мужчиной и женщиной, свободных от формальных уз.

Присущая и до 1917 года социальным низам вольность нравов, отныне возводилась на теоретическую основу.

Подобная «свобода» находила своих приверженцев как в крупных городах, так и в глухой провинции: в ходе одного из исследований выяснилось, что в маленьком городке Шуя 60 % комсомольцев имели параллельно 2–3 интимных партнеров. Пропаганда свободы сексуальной практики сопровождалась заявлениями об «отмирании семьи». Сильный удар по семье нанесла, в частности, пропаганда жизни в бытовых коммунах.

После введения в 1927 году семичасового рабочего дня и непрерывной рабочей недели со скользящими выходными (как правило, не совпадавшими у разных членов семьи) известный теоретик Ю. Ларин заявил о 100-процентном обобществлении быта, «исходя из интересов непрерывки и распада семьи». Под его непосредственным контролем был разработан (и даже начал реализовываться на строительстве Сталинградского тракторного завода) проект семейной коммуны. Коммунары должны были спать по шесть человек в комнате, мужчины и женщины отдельно. На две шестиместные комнаты полагался один двуспальный номер, куда пара могла удалиться, в согласованное с коллективом время.

Бесконтрольные половые связи влекли за собой рост числа внебрачных детей. Кроме того, «революционная» мораль столкнулась с таким, считавшимся буржуазным явлением, как венерические болезни. В 1922 году в Московском коммунистическом университете имени Я. М. Свердлова 40 % студентов болели триппером, 21 % имели по два-три венерических заболевания.

Еще одним тревожным явлением стало увеличение количества изнасилований и убийств женщин, отказывавшихся удовлетворить потребность в «свободной комсомольской любви». В 1929 году в Ленинграде даже работала специальная комиссия ЦК ВКГК(б) по расследованию случаев «нетоварищеского отношения к девушкам».

Все это, наряду с общим курсом на ужесточение норм социальной жизни, сыграло в конечном итоге свою роль. На рубеже 20—30-х годов начинается поворот к резкой деэротизации советского общества, также поставленной на идеологическую основу.

На щит теперь поднимались сентенции заведующей женотделом ЦК ВКГК(б) П. Виноградской, утверждавшей, что «излишнее внимание к вопросам пола может ослабить боеспособность пролетарских масс». А. Залкинд, которого в то время называли «врачом партии», в своих знаменитых «12 заповедях» проповедовал, что «класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешиваться в половую жизнь своих членов».

В конце 20-х годов на московском заводе «Серп и молот» общественный суд разбирал крайне спорное дело о попытке одного из молодых рабочих склонить к сожитель ству девушку. Решающее значение для суда возымел тот факт, что обвиняемый был сыном кулака. В результате он был исключен из комсомола с формулировкой: «блокировался с кулаками и противодействовал политике советской власти».

В последующие годы подобные случаи становятся все более распространенными. С середины 30-х годов сфера интимной жизни оказалась предельно политизированной. Со страниц журналов исчезли дискуссии по половым проблемам. На улицах городов перестали встречаться не только легкомысленно одетые девушки, но и Мало-мальски фривольные витрины. «Нормой жизни» стали истории, подобные той, что произошла в марте 1935 года на фабрике «Красный треугольник»: бюро ВЛКСМ исключило из комсомола молодого слесаря за то, что он «гулял одновременно с двумя».

Новый социалистический аскетизм всячески поощрялся властными и идеологическими структурами. С 1937 года бытовые неурядицы стали вообще раздуваться до масштаба громких «дел». В 1938 году «Комсомольская правда» сообщала о том, что «враги народа немало поработали над тем, чтобы привить молодежи буржуазные взгляды на вопросы любви и брака и тем самым разложить молодежь политически».