Екатерина Глаголева - Рокфеллеры

Семейный офис Рокфеллеров переехал с Бродвея, 26, на 56-й этаж нового небоскрёба; теперь империей Рокфеллеров управляли из комнаты № 5600. Нельсон занялся подбором арендаторов для пустующих офисных помещений и развил в этом направлении бурную деятельность, предлагая выгодные условия. Некоторые компании, находившиеся под крылом Рокфеллеров, — «Стандард ойл Нью-Джерси», «Сокони вакуум», «Стандард ойл Калифорния», «Чейз нэшнл банк» — тоже переместились в новый комплекс. А вот Джон Д. Рокфеллер в нём так и не побывал: ему это было неинтересно.

Рокфеллеры оказались в трудной ситуации. С одной стороны, Джон-младший уговорил отца сделать заявление в поддержку «мужества и прогрессивного руководства президента Рузвельта» и даже выступил по радио, призывая конгресс проголосовать за закон о восстановлении национальной промышленности, дававший президенту право регулировать этот сектор экономики с целью поддержания честной конкуренции, достойных условий труда и справедливых цен на нефтепродукты и их перевозку, а также вводивший программу общественных работ для преодоления безработицы. (Сенат возражал против раздела этого закона, гарантировавшего профсоюзам право вести переговоры с работодателями от имени рабочего коллектива). В итоге закон был принят обеими палатами, и президент подписал его в июне, но уже в следующем году эйфория от его принятия улетучилась, а в 1935-м Верховный суд и вовсе признал его неконституционным. С другой стороны, демократы у власти — кошмар для убеждённых сторонников республиканцев. Джон Д. был уверен, что «Новый курс», в особенности закон 1935 года о соцзащите, заведёт страну в пропасть. «Большая проблема — научиться давать так, чтобы не ослабить моральный стержень облагодетельствованного», — считал Рокфеллер. Поэтому отец и сын продолжали свои благотворительные программы, но частным образом, не участвуя в государственных. Например, Джон-младший создавал рабочие места, проложив 50 миль новых дорог в Покантико, и щедрой рукой давал деньги Американскому Красному Кресту.

Его состояние к 1934 году сократилось вполовину — до 500 миллионов, а ежегодный доход — с 56,7 миллиона до 16,5 миллиона. Перед самой инаугурацией Рузвельта (в марте 1933 года) ему пришлось продать крупные пакеты акций «Стандард ойл Нью-Джерси» и «Стандард ойл Индиана» да ещё и занять почти восемь миллионов, чтобы выполнить взятые на себя обязательства. Впервые в жизни его расходы превысили доходы. А тут ещё дети вздумали потребовать свою долю.

Бабс, Джон III и Нельсон были уже взрослыми, семейными людьми, однако им по-прежнему приходилось просить денег у отца на новую машину или на поездку за границу. В мае 1933 года они написали ему коллективное письмо о том, что денежные вопросы отравляют родственные отношения, и потребовали увеличить их содержание. Джон-младший согласился с их доводами и передал каждому по 200 тысяч акций «Сокоми вакуум» общей стоимостью около 3,2 миллиона долларов.

На следующий год конгресс резко поднял ставки налогов для богатых: налог на имущество для обладателей состояния свыше 50 миллионов увеличился с 45 до 60 процентов, а налог на дарение (для сумм свыше десяти миллионов) — с 33 до 45 процентов. Пока этот закон не вступил в силу, Джон-младший решил учредить трастовые фонды для своей жены и детей, которыми бы управляли специалисты «Чейза» (в том числе Рэймонд Фосдик и Уинтроп Олдрич). Эбби получила 18,3 миллиона и полную свободу покупать современное искусство на доходы от этой суммы, но без права тратить основной капитал. Каждому из старших детей отец дал 12 миллионов, а троим младшим — гораздо меньше, чтобы не вводить их в искушение. Конгресс опять повысил ставки налогов, и Джон нехотя увеличил фонды всех детей, доведя их до 16 миллионов.

Правда, они об этом не знали; Дэвиду, например, сказали об увеличении только через несколько лет. В 1935 году он получил всего 2400 долларов — для оплаты расходов на проживание и прочие нужды (за обучение в Гарварде платил отец — 400 долларов в год). «Иногда я обнаруживал, что наличности мне не хватает, и был вынужден обращаться к отцу с просьбой о предоставлении аванса, — напишет Дэвид в мемуарах. — Он обычно использовал мои просьбы как повод поделиться своими мудростью и опытом. В одном из писем, написанных мне в 1935 году, он с неодобрением отмечал: “Ты потратил значительно больше за этот период по сравнению с твоим ожидаемым доходом, который, как ты говоришь, представляет собой, конечно, недостаточное финансирование и является ошибкой... Ты несколько огорчил меня в связи с тем, что опять испытываешь финансовые трудности, которые ты, конечно, мог предвидеть. Когда ты получал 1500 долларов в год, трудностей у тебя не было. После прибавки трудности, вероятно, возросли. Старая пословица, что человек имеет тенденцию терять голову с растущим благополучием, — очень правильная пословица. Я надеюсь, что теперь твои финансовые планы будут такими, что не дадут возможности в будущем считать эту пословицу для тебя справедливой. Сумма в 400 долларов будет выслана сегодня на твой банковский счёт”».

Летом 1933 года Уинтроп в Техасе нанялся разнорабочим на нефтедобывающее предприятие «Хамбл ойл», принадлежавшее «Джерси стандард». «Именно это я и искал! — обрадовался он. — Мужчин, работающих руками, производящих нечто настоящее... Меня заворожило всё, что я увидел: я хотел стать частью этого, делать то, что делают они, доказать самому себе, что я такой же мужик, как любой из них». В это время на Западную 54-ю улицу на его имя пришла телеграмма, отправленная неким Кёрли Левином. Прочитав её, Джон-младший позвонил президенту Йельского университета; тот сообщил, что этот Кёрли связан с игорным бизнесом и всякими тёмными личностями. По возвращении с каникул Уинтропу устроили допрос; тот признался шокированным родителям, что Кёрли — еврей-бармен в подпольном кабачке в Нью-Хейвене, где он добывал себе выпивку, когда учился в Йеле. («Сухой закон» отменили в марте 1933 года). Но выперли его с третьего курса (в 1934 году) не за это, а за «аморалку»: застукали в душе с девушкой.

Уинтроп вернулся в Техас, где можно было пить, курить, волочиться за женщинами — и, конечно, работать, получая 75 центов в час. В рабочие дни он обедал с товарищами — сэндвичами или другой простой пищей, а по выходным ужинал в кантри-клубе с президентом компании: всё-таки он был Рокфеллер. А когда человек с такой фамилией заходит в магазин, «прямо чувствуешь, как цены поднимаются», вспоминал он позже. Джон Д. написал сыну с невесткой, как он рад, что хоть кто-то из членов семьи снова работает в «Стандард ойл». Когда Уинтроп заехал в Лейквуд и стал рассказывать деду о передовых методах производства в «Хамбл ойл», тот терпеливо его выслушал и заметил: «Что ж, брат... Это всё очень хорошо, но должен тебе напомнить, что самая важная вещь — цифры». Уинтропу все говорили, что он очень похож на деда. От него же не ускользнуло, что в Джоне Д. сосуществовали два человека: душевный, добросердечный, живой — и отстранённый, не от мира сего.