Ольга Громова - Вальхен

У Вали кроме природного любопытства и желания учиться был ещё один — тайный, даже себе не объяснённый пока — стимул узнавать новое. Ей не хотелось отставать от Тиля, который, как она поняла, работая с отцом, тоже получает от него массу интересных и полезных знаний, какие не дала бы ему поселковая школа. Не далее как вчера он рассказывал Вале, что обсуждал с отцом законы физики, заставляющие самолёт взлетать, и гордо говорил: «Отец так интересно и понятно всё объяснял — даже жаль, что пора было идти домой».

— Тётя Марта, я хотела спросить… Как вы думаете, можно мне сходить к лагерю в какой-нибудь вечер? Здесь, наверное, не так далеко пешком? Хочу проведать девушек, с кем вместе я была. Может быть, удастся поговорить. И ещё… — Валя замялась.

— Сходить можно, хотя от нас идти до лагеря больше часа. До церкви мы минут сорок идём, а от неё ещё пара километров в сторону. Только ты одна не ходи — кто знает, что там охрана подумает. Может, Клаус поедет к пастору — и тебя заодно отвезёт. Что ты ещё хотела спросить?

— Я подумала… девчонки голодают. Может быть, можно иногда брать кого-то на работу на выходной? Помните, я вам про герра Хоффмана рассказывала? Ну, если, конечно, вам правда бывают нужны лишние руки.

— Постараемся узнать, можно ли так делать посторонним. Герр Хоффман довольно значительное лицо в округе — он проектировал ту фабрику, на которой большинство работает. Но если нам тоже разрешат… Я поговорю с Клаусом.

Однажды после ужина, когда Марта увела детей укладываться, а Валя занялась уборкой в кухне, Клаус, как обычно, включил радио, чтобы послушать новости. Вместо голоса диктора зазвучал другой.

Из ставки фюрера, 3 февраля 1943 года…

— Ого, сам Геббельс [109] Сам Геббельс. Пауль Йозеф Геббельс — рейхсминистр народного просвещения и пропаганды в гитлеровской Германии. Одна из самых значимых фигур в пропаганде идеологии нацизма и к середине войны — практически правая рука Гитлера. ! Что-то случилось, — удивлённо отметил хозяин и сделал звук погромче.

Высшее командование вермахта заявляет, что битва за Сталинград закончена. Верная своему долгу шестая армия фельдмаршала Паулюса полностью уничтожена превосходящими силами противника. Но эта жертва не напрасна. Армия погибла, чтобы Германия могла жить!

Дальше следовало подробное сообщение о том, что армия Паулюса сражалась героически и битва была проиграна лишь потому, что русские согнали под Сталинград все имеющиеся у них силы. Но в конечном счёте, заявил Геббельс, победа всё равно будет за Германией, так что жертва шестой армии, ещё раз подчеркнул он, не напрасна. В Германии объявлялся трёхдневный траур. Увеселительные заведения должны быть закрыты, радио и телевидение обязаны отменить игровые и развлекательные программы.

Тут же после сообщения о трауре включили печальную музыку, но вдруг в короткой паузе между произведениями в эфир ворвался ровный, почти нудный мужской голос с лёгким акцентом.

Говорит человек из народа. Девяносто тысяч солдат Паулюса во главе с фельдмаршалом окружены и сдались в плен. Красная Армия освободила Сталинград и идёт на запад.

Последние его слова перекрыла музыка, но все услышали это десятисекундное сообщение.

— Кто это? — Валя вытаращила глаза.

— Неизвестно кто. «Человек из народа» врывается в передачи германского радио, как только там возникает пауза, и успевает что-то сообщить. Говорят, министр пропаганды назначил гигантскую награду тому, кто его выдаст. Но он пока всё ещё здесь. И чем короче паузы между передачами, тем короче он говорит, но успевает сообщить то, чего не говорят наши. Надеюсь, мы его ещё услышим.

— Как он не боится…

— Я думаю, это не немец. Скорее, из ваших или из англичан. Кстати, послушаем, что англичане говорят.

— Вы знаете английский?

— В университете учил, но почти забыл уже. Я слушаю их передачи по-немецки.

— А вам разве можно? — Валя указала глазами на большой красный круг на приёмнике, надпись в котором гласила, что прослушивание иностранных станций приравнивается к государственной измене.

— Вот поэтому я и включаю радио, когда малыши спать ушли, — усмехнулся Клаус. — А ты же не болтушка.

Валя кивнула и продолжила свои обычные вечерние дела, прислушиваясь к тому, как Клаус настраивает радиоприёмник. Наконец сквозь треск и помехи раздался голос диктора, читавшего по-немецки обобщающую сводку о положении дел на фронтах. Она не вникала в сообщения о Северной Африке и боях на море, зато поняла, что в Советском Союзе за последние две недели освобождены Ростов-на-Дону, Воронеж и даже Шлиссельбург, который уж совсем рядом с Ленинградом. А это значит, объяснял диктор, что русским удалось прорвать блокаду Ленинграда и восстановить сухопутную связь с городом.

Сердце Валино подпрыгнуло и забилось сильнее. Наши идут на запад! Уже скоро!

Завтра — непременно завтра — она найдёт способ увидеться с кем-то из лагеря и передаст девчатам новости.

На следующий день после обеда Клаус собирался к пастору и предложил Вале поехать с ним. Они обсудят все нужные вопросы, а потом подъедут к лагерю и посмотрят, можно ли поговорить с кем-то из Валиного барака.

Валя надела тёплый жакет, к которому наскоро приметала голубой квадратик с надписью «OST». Увидев вопросительный взгляд Тиля, объяснила:

— Меня там надзиратели и охрана могут помнить, и будут проблемы, если я без знака. А так — ну будто хозяин приехал с прислугой за каким-то делом.

— Умница, — улыбнулся краешком губ Клаус.

Когда в посёлке были закончены все дела и повозка подъехала к лагерю, рабочий день у первой фабричной смены уже закончился. Было видно, что по территории ходят люди. Оживление царило в основном у тех бараков, которые ближе к воротам, и что творится у двенадцатого, Валя не видела.

— Подожди тут, я поговорю с охраной… спрошу, как бы тебе пройти туда.

— Может, лучше по-другому? Пока вы поговорите, я обойду с другой стороны, где умывальники стоят, там от колючки близко до нашего барака и слышно, если позовёшь. Вы охране не говорите, что из-за меня приехали. Я боюсь — вдруг заберут.

— Что ты, разве я позволю. Ну, раз тебе так спокойнее, попробуй по-своему. Только осторожно.

Девочка благодарно кивнула и побежала вдоль рядов колючей проволоки за угол. Добравшись до места, откуда хорошо видно умывальники, Валя стала высматривать знакомых. Неожиданно сзади её окликнули по-немецки. Валя вздрогнула и с опаской оглянулась. На неё дружелюбно и с любопытством смотрели два незнакомых парня.

— Ты что тут? — спросил один — высокий и кареглазый.

— Я… хотела поговорить…

— О! Ты русская? — сказал другой, увидев нашивку.

— Да. Я в этом лагере была. А теперь у бауэра. Хочу повидать знакомых. А! Вот… — Валя перешла на русский. — Наташа, Марьяна, ау!