Иван Просветов - Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова

Спустя шесть дней лейтенант Смирнов подготовил постановление в отношении Быстролетова:

«Достаточно изобличается в том, что являлся одним из руководителей зарубежной антисоветской организации и прибыл в СССР с заданиями по шпионской, диверсионной и террористической работе. Привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58 п.6-7-8».

Начальник 9 отделения 3 отдела майор Пастельняк расписался: «Согласен». Однако следующее постановление пришлось отправить на утверждение новому начальнику 3 отдела Меркулову. Документ датирован 11 ноября:

«Будучи нашим секретным сотрудником, [Быстролетов] являлся одновременно агентом чехословацкой разведки… Допрашивался 9 раз. В предъявленном 4 октября 1938 г. обвинении виновным себя не признал».

Протоколы упомянутых допросов, за исключением первого, в следственном деле отсутствуют. Смирнов попросил о продлении следствия до 19 января 1939 года – чтобы получить дополнительные сведения из УНКВД Московской области и свидетельские показания у осужденных Быховского, Важенина, Свияженинова, Скачкова. [301] ЦА ФСБ. Д. Р-4219, т. 1, л. 13–17.

Наверное, он был обескуражен, узнав, что непоправимо опоздал со своим намерением. Важенин, Свияженинов и Скачков, отбывавшие срок на Соловках, были расстреляны в ноябре 1937 года в карельском урочище Сандармох в ходе спецоперации «по репрессированию наиболее активных контрреволюционных элементов из числа содержащихся в тюрьмах ГУГБ». Та же участь постигла других активистов Союза студентов-граждан СССР, проходивших по эсеровскому делу, – за исключением Быховского и Хабарова. Их казнили в декабре 1937-го прямо в местах заключения – лагерных пунктах Белбалтлага и Свирьлага.

Константина Юревича доставили из Таганской тюрьмы в Бутырку, но по делу Быстролетова так и не допросили. Случайно или нет, он оказался в одной камере с ним. И признался другу, что оклеветал его. «В процессе следствия наша невиновность будет установлена», – понадеялся тогда Юревич. [302] ГА РФ. Ф. 10035, оп. 1, д. 21478, т. 1, л. 296–297, т. 2, л. 401.

Казалось, процесс застопорился. Но это всего лишь менялись базовые пружины и шестеренки в карательном механизме.

В конце ноября 1938 года железный нарком Ежов неожиданно для подчиненных был снят с должности, его место занял Берия. В московском УНКВД тоже царила растерянность: в ноябре там пятый раз за год сменился начальник – предпоследнего сразу арестовали как участника антисоветского заговора, несмотря на солидный чекистский стаж и добросовестную службу при Ежове.

17 декабря дело Быстролетова принял старший следователь только что созданной Следственной части НКВД лейтенант Соловьев. Разговор у него был прямой и короткий: прекратить упираться и дать показания, иначе арестанта переведут в Лефортовскую тюрьму, где превратят в мешок с костями.

«Он демонстративно подписал ордера на арест матери и жены, бил по лицу, оскорблял, угрожал расстрелом…»

Быстролетов опять отказался признаться.

«“Лучше быть живой собакой, чем мертвым львом”, – кричал во мне один голос. Другой молчал. Но я вспомнил прошлое, и другой голос тихо заговорил: “Лучше жить честно. Свою честность надо доказать. Себе самому. Иначе зачем жить?”» [303] Из заявления Д.А.Быстролетова от 17.09.1940. ЦА ФСБ. Д. Р-4219, т. 3, л. 77–78; Пир бессмертных. Т.I. Залог бессмертия. С. 61.

18 декабря 1938 года его перевезли туда, куда обещали.

Едва ли не все, кто прошел через Лефортовскую тюрьму и уцелел в мясорубке репрессий, описывали ее как большой пыточный застенок.

«“Напишешь. У нас не было и не будет таких, которые не пишут!” – рассказывал о своей первой встрече со следователем арестованный заместитель командира кавалерийского корпуса Александр Горбатов (будущий фронтовой генерал, удостоившийся звания Героя Советского Союза). – Допросов с пристрастием было пять с промежутком двое-трое суток; иногда я возвращался в камеру на носилках. Затем дней двадцать мне давали отдышаться… Когда началась третья серия допросов, как хотелось мне поскорее умереть!» [304] А.В.Горбатов. Годы и войны. М., 1989. С. 124–125.

Редко кто не ломался. От кровавой боли или медленных мучений – вроде конвейерных допросов, когда не давали спать сутками. От животного страха за себя и своих близких. От невообразимого унижения и ощущения полного бессилия. Сдавались и оговаривали себя, друзей, сослуживцев, знакомых. Герой мировой и гражданской войн, бывший начальник Управления высших военно-учебных заведений РККА Александр Тодорский вспоминал:

«Когда меня арестовали и жестоко, с избиениями, допрашивали, мне на первых порах пришло в голову, что в стране произошел фашистский переворот, а мои следователи – переодетые для маскировки в форму НКВД белогвардейцы. Это мне как-то помогло. Если бы я сразу понял, что это “свои”, то, наверное, сошел бы с ума».

Помогло ненадолго – он все-таки «признался», что был участником военно-контрреволюционного заговора. [305] Т.К.Гладков. Награда за верность – казнь. М., 2000. С. 539; Н.С.Черушев. 1937 год: элита Красной Армии на голгофе. М., 2003. С. 367.

Военврач 3 ранга Анна Розенблюм, руководившая санчастью Лефортовской тюрьмы с марта 1937 по январь 1939 года, констатировала 49 смертей во время допросов или после них.

«Мною лично из кабинета следователя приходилось забирать заключенных в шоковом состоянии, которые были избиты до неузнаваемости».

Для заплечных дел мастеров не имело значения, кто находился перед ними – бывший нарком внутренней торговли или нарком здравоохранения, опальный маршал, директор «Дальстроя» или арестованный начальник Тюремного отдела ГУГБ НКВД. [306] А.Ваксберг. Нераскрытые тайны. М., 1993. С. 141; В.Дайнес. Тайна гибели маршала Блюхера // «Аргументы и факты». 1992. 25 нояб.

Быстролетов понял, куда попал, как только его вызвали из камеры.

«В Бутырках на допрос водят: арестованный, наклонив голову и заложив назад руки, идет по широкому и светлому коридору… В Лефортовке на допрос волокут: два дюжих мордобойца заламывают руки назад так, что спина и голова сами собой наклоняются книзу, и бегом тащат арестованного по железному балкону и узкой винтовой лестнице в подвал. Там толчком ноги раскрывают дверь следовательского кабинета и волокут дальше, пока не швыряют на стул… Отдышавшись, я поднял голову и увидел за столом Жабу и рядом с ним молодого миловидного человека».

У старшего следователя Соловьева (на лицо неприятного настолько, что Быстролетов мысленно окрестил его Жабой) имелось превосходное чутье на классовых врагов. Политрук в гражданскую войну, он затем служил в Особых отделах полпредств ОГПУ на Дальнем Востоке, в Северном крае и в Оперотделе УНКВД Автономной республики немцев Поволжья. В мае 1937 года получил направление в Главное управление госбезопасности (большая честь!). Как опытному особисту, ему доверили ряд подозреваемых в военном заговоре – все сознались во вредительстве с целью подрыва обороноспособности СССР. Сидевший рядом с Соловьевым «миловидный человек» совсем недавно получил звание и был назначен следователем. Поэтому младший лейтенант Шукшин просто слушал и старательно записывал.