Коллектив авторов - В боях за Молдавию. Книга 3

Цена дружбы.…Идут годы, но традиция еще ни разу не была нарушена. 24 августа город возлагает венки на могилы воинов, павших за его освобождение.

Этот день всегда щедро обласкан солнцем — август в Молдавии вершина лета — с утра до позднего заката сияет голубое небо, ароматы садов плывут над горячей землей — все в природе устоялось, достигло покоя, созрело; конца края не будет, кажется, этому сиянию, теплу и довольству.

Двадцать четвертый день августа сорок четвертого года выдался таким же. Но именно с этой даты он вошел в историю города как самый сияющий, самый по-августовски щедрый день. Кишинев стал вновь свободным, он вернул себе право, данное Великим Октябрем, называться советским.

Это был очень радостный и очень трудный день. Солнечное небо застилал дым пожарищ, и ароматы садов несли с собой еще и гарь где-то рядом отгремевших боев. Город сердечно обнимал своих освободителей и оплакивал павших. Вызволенный из фашистской неволи, он видел, какой ценой завоевана его свобода. Счастье пришло на порог, повитое печалью. Напоенные зрелым соком земли августовские цветы тяжело легли на свежие могилы.

Это было в 20-ю годовщину освобождения города. Парк имени Пушкина. Здесь братская могила. На мраморных досках золотом выведены имена и фамилии погибших. Обыкновенные имена. Тяжелые венки, увитые черными лентами. Венков было много: от коллективов предприятий, от общественных организаций, от институтов и школ. И вдруг на одно мраморное надгробие ложится венок с надписью на креповой ленте: «Дорогому Феде — его однополчане». Люди, возложившие венок, отступили два шага и оказались рядом со мной. Это ветераны боев за Молдавию. У одних побелели виски, у других вся голова белая… Раскаленная августовским солнцем медь оркестра вздыхала печально и похоронно. Люди стояли вокруг могилы молча, преклонив головы. В такие минуты вопросов не задают. Но заговорил один из них — подполковник Трофим Степанович Тыщенко:

— Он наш ровесник. Мы уже стареем, а ему ведь никогда не будет ни тридцати, ни сорока…

Оркестр умолк. Толпа растеклась, уголок парка и улица, прилегающая к нему, приняли свой обычный вид, а мы все стояли под истомленным жарою кленом и говорили о Федоре Федоровиче Лисачеве, командире орудия 819-го артиллерийского полка, лежавшем в земле в нескольких шагах от нас. Говорил, собственно, мой новый знакомый, а я, слушая его, пытался представить себе недолгую жизнь Федора. Родом из Москвы… Босоногое детство в подмосковных лесах… Там же отшумела юность — с песнями, с первой любовью, с мечтами, похожими на ранние московские зори… Нет, он не допил еще юношеский хмель, не долюбил свою девушку, и мечта еще парила в вышине вместе с птицей, дерзнувшей перелететь неохватную ширь реки… В неполных восемнадцать он надел на стриженую голову красноармейскую пилотку и ушел из дому, чтобы разделить свою судьбу с судьбой всего народа…

— Федор был таким же, как мы все, больше всего ему хотелось первым ворваться на Украину к седому Днепру. Он много раз говорил мне об этом и в предгорьях Северного Кавказа, и на Кубани, и в Донбассе, когда мы шли освобождать Северную Таврию.

Мой собеседник вспоминал, как хотелось Феде увидеть себя стреляющим по фашистскому логову. Мы все понимали его без слов.

Яростно дрался он в бою. Дрался он геройски и под Одессой, и на Шерпенском плацдарме, и здесь в Кишиневе…

Фашистская пуля скосила Федю в темноте вечером 23 августа, на окраине города. Однополчане похоронили его спешно, по-фронтовому, на рассвете следующего дня. Из двадцати могил, вырытых в парке, одна досталась ему… Федины друзья живут далеко от Молдавии: в Минске и Волгограде, Москве и Каменец-Подольске, и приехали сюда, преодолев тысячи километров только ради того, чтобы положить венок на эту могилу.

Так однажды мраморное надгробие стало для меня и титульной страницей никем еще не написанной книги о недолгой жизни московского паренька, сражавшегося за освобождение молдавской столицы. Бывая теперь в этом уголке парка, я всегда мысленно листаю печальную книгу, и незнакомый мне, чужой Федя, — живым встает передо мной. Чужой ли? Разве может быть чужим человек, отдавший самое дорогое, что у него было, — жизнь за мою и всех живущих на нашей земле свободу? Он мне и всем нам брат родной и другим быть не может. Ведь еще до того, как он взял в руки оружие и вступил в бой с врагом, мы уже были братья, мы уже жили в братстве, дышали им, оно нам было завещано…

Многое о московском парне останется неизвестным: кем он хотел стать, кого любил, какие книги успел прочесть. Но не надо сомневаться: он знал истоки нашей дружбы и нашего братства, и имя Ленина ему было так же близко и дорого, как всем нам. Может быть, отец, а может быть, его старый и любимый учитель, но кто-то был рядом с ним, кто не по рассказам, а своими глазами видел, как совершалась великая Революция, и нe по принуждению, а по собственной воле поднялся на борьбу за новый мир, и потому он — их наследник, он не мог не принять всем сердцем завещанного ему… Было кем гордиться, кого ставить в пример: слава Чапаева гремела по всей стране, и таких отважных героев, как Щорс и Пархоменко, Ворошилов и Буденный, люди не видели еще со времен гражданской войны… Но сколько раз тот же Федя плакал в темном кинозале, видя на экране гибель Чапаева, с каким восторгом слушал он легенды о Котовском и радостью наполнялся безмерной, узнавал о том, как умело вел красные войска полководец Фрунзе, герой Туркестанского похода и штурма на Перекопском перешейке!

…Друзья познаются в беде. Русский парень знал, что Кишинев переживает большую, ни с чем не сравнимую беду. Поэтому он и пришел к нему на выручку.

В «Истории Кишинева» я прочел такие строки:

«В боях за освобождение Молдавской ССР и ее столицы от немецко-фашистских захватчиков плечом к плечу сражались воины почти всех национальностей Советского Союза. За мужество и героизм, проявленные в боях с оккупантами в Молдавии, 120 воинов — представителей десяти национальностей — были удостоены звания Героя Советского Союза. Среди них русский Н. Батарин и украинец К. Гуренко, белорус И. Туфтов и армянин А. Мелкоян, осетин П. Билаонов и казах К. Камзин, узбек Н. Раджабов и адыгеец А. Кошев, татарин Ш. Казанбаев и коми А. Чупров. Трудящиеся Кишинева и всей Советской Молдавии хорошо сознают, что без братской помощи народов Советского Союза они не смогли бы избавиться от фашистской оккупации, отстоять свою свободу и независимость».

Это документ. Документ дружбы, крепкой и нерасторжимой.

Минжирская чаша.В Минжир надо приезжать весной, в первой декаде мая, и тогда здесь, как и во всех селах Молдавии, можно увидеть, как свято труженики нашей республики чтят память воинов-освободителей.