Коллектив авторов - В боях за Молдавию. Книга 3

Командир дивизии Александр Петрович, находясь на заслуженном отдыхе, проживает в Москве. Недавно он был принят в число Почетных граждан столицы Кабардино-Балкарии — Нальчика. Командир 1042-го стрелкового полка полковник запаса Сергей Григорьевич Артемов трудится в Ивано-Франковске и является Почетным гражданином города Котовска. В двадцатипятилетие освобождения Молдавии он посетил памятные места, рассказывал молодежи о тех событиях, которые проходили здесь четверть века назад. Заместитель командира батальона Александр Николаевич Ронжин живет в городе Стерлитамак Башкирской АССР, работает. Все они ведут огромную военно-патриотическую работу среди населения и нашей молодежи.

По-иному сложилась судьба командира батальона Ивана Корнеевича Скакуна. Ему не довелось дожить до победы над фашистской Германией. Он погиб 6 февраля 1945 года, когда воины дивизии завершали освобождение от гитлеровцев польской земли.

Наша связистка.Пришла к нам Аня Комарова уже в зрелом возрасте. Перед войной она закончила учительский институт и работала преподавателем в одной из станичных школ на Кубани. Когда началась война, Анна попросилась на фронт добровольцем.

Ее отправляют на фронт в действующую армию. Сменила она девичье платье на защитную гимнастерку и брюки, а свои желтые с высокими каблуками туфли — на солдатские сапоги, целиком отдавшись военному делу. Вскоре Анна приобрела специальность телефонистки.

Отлично обеспечивала Комарова устойчивую связь командования 1038-го полка с его подразделениями, которые вели ожесточенные бои за Нальчик и Пятигорск, Армавир и Сталино (Донецк), за Херсон и Николаев, за Одессу и Кишинев, за Варшаву и на улицах Берлина. Под шквальным обстрелом артиллерии она не оставляла телефона, хладнокровно, слово в слово, передавала приказания командира. И если появлялись порывы в линии связи, Аня немедленно отправлялась туда, чтобы устранить перебои.

В период боев, развернувшихся на подступах к Кишиневу, враг сильно обстреливал нашу наступающую пехоту. Линии рвались часто. И Анна Комарова под градом пуль и свистящих осколков, устраняла порывы, исправляла телефонную линию, обеспечивая своевременную передачу боевых распоряжений.

Спасители жизни.В один из дней, когда дивизия стояла на Днестре, готовясь к наступлению на Кишинев, мне довелось посетить медико-санитарный батальон, побеседовать с ранеными бойцами и командирами. Там я встретился с врачом госпитального взвода Натальей Георгиевной Жуковой, которую я знал еще с Кавказа. Взволнованная, она протянула мне небольшой треугольный пакет. В нем было письмо одного из наших солдат. Написано карандашом, но сколько душевных чувств оказалось в этом маленьком клочке бумаги!

«Здравствуйте Наталья Георгиевна, Люба и Нюся! Передаю вам чистосердечный привет. Это письмо пишет вам бывший больной, которого вы спасли — Николай Губка. Я жив. Здоровье мое лучше и быть не может, раны заживают. Я очень благодарю вас за то, что вы за мной так хорошо ухаживали. Пока до свидания. Вас я никогда не забуду.

Н. Губка»

Наталья Георгиевна рассказала тогда мне, что это было в начале августа. Красноармейца Губку доставили в госпитальный взвод в очень тяжелом состоянии. Он был ранен в живот, потерял много крови. Трое суток боец лежал без сознания. Иногда даже не прощупывался пульс.

— Что делать? — спрашивали медсестры Ольга Оливко и Аня Нефедова.

Казалось, состояние раненого было безнадежным.

Целыми сутками просиживали у его постели и Наталья Георгиевна, и старшая сестра Мария Бондаренко, и другие, стараясь не только облегчить страдания Губки, но и вернуть его к жизни. Не одну сотню кубиков своей крови для Николая и других раненых отдали хирургические сестры Галина Борзакова, Мария Назарова, Клавдия Ерихайлова, понимая, как дорога для нашей Родины жизнь каждого советского воина, что только так они могут спасти ее. И Губка, в теле которого еле-еле теплилась жизнь, благодаря самоотверженому труду наших медиков остался жив.

Люди, встречавшие зори в окопах, видели столько разных рассветов, столько закатов солнца, сколько дней в году. А воевавшие годы… Эти знают и свинцовые, как сумерки, рассветы тяжелой осени сорок первого, когда не разберешь, то ли утренние туманы, то ли пороховые завесы закрывают солнце. И те восходы, что сливались в небе с огненными разливами, поднимавшимися из-за днепровских круч, когда война откатывалась снова на запад. И ни с чем не сравнимое зарево — в пол небосклона! — что чаровало солдата у седого Днестра, когда война подходила к концу.

Нам так и запомнился этот край, как край розового света. Казалось, его излучает не одно солнце: и сады — как раз стояли в цвету абрикосы! — и срезы крутых берегов в слоистых прожилках пород, и лица людей в улыбках.

Замирал восхищенный воин в минутном расслаблении, прикрыв рукой готовое выпрыгнуть из груди сердце: в таком благословенном месте затаился враг, он еще держится за этот кусочек земли… Суровели глаза солдата. Он прикусывал губу и крепче сжимал автомат.

У Херсонской Краснознаменной 295-й дивизии, входившей в состав 5-й ударной армии, за плечами был уже немалый боевой опыт: освобождала Северную Осетию, Кубань, Донбасс, Каховку, Очаков, Николаев, Одессу. На знамени ее уже было три боевых ордена. Командиры и политработники имели солидный навык руководства, воспитания личного состава.

Но в Молдавии появилось два новых обстоятельства, которые требовали от командиров новых энергичных мер. Здесь мы получили пополнение из числа местных жителей, которому нужно было передать традиции дивизии, ее боевой дух, и главное — дать боевую подготовку. Это одно. И другое — важно было довести до сознания каждого воина задачу правильного ведения войны на чужой территории, куда предстояло ступить сразу же после освобождения Молдавии.

Первое слово к бойцу во время подготовки Ясско-Кишиневской операции было за политработниками. Помню одно открытое партийное собрание, проведенное накануне Ясско-Кишиневской операции. Первым выступил только что вернувшийся из госпиталя парторг батальона капитан Марчуков (позже Герой Советского Союза, погиб в Польше).

— Я, — говорит, — трижды ранен. Вот и сейчас бинтов еще не снял. А, видите, — жив! И пойду с вами опять в атаку!

Он закончил свою речь совсем неожиданно, передохнул, будто собираясь с мыслями, и вдруг запел «Смелого пуля боится…» Собрание всколыхнулось от неожиданности и подхватило: «Смелого штык не берет». Солдаты пели на опушке леса, и в сердцах их зрело бесстрашие, готовность к завтрашнему бою. Песня, как гимн, как клятва, поднимала людей, и сами собой находились слова, естественно рождавшиеся в те минуты: «Прошу принять в партию коммунистов. Клянусь не щадить своей жизни и до последней капли крови сражаться…» Парторг зачитывал заявления, только что написанные химическим карандашом на листке из блокнота, и вздымался лес рук после каждого его вопроса: «Кто за?»