Коллектив авторов - В боях за Молдавию. Книга 4

А медали и прочие регалии — потом… Да, и они были. Даже после смерти. Орденом Отечественной войны I степени гвардии старший сержант медицинской службы Майя Семеновна Серебряк была награждена уже посмертно. Не довелось ей получить его — ну, что ж, солдаты славы не искали…

А первой ее наградой была медаль «За боевые заслуги». Боевые заслуги, отмеченные Родиной. Каким счастьем светилось милое девичье лицо солдата — а шел ему в ту пору восемнадцатый год.

Солдатами не рождаются — эту истину вряд ли кто оспорит, если даже о мужчинах речь. А что ж о девушке тогда сказать — о девочке, вчерашней школьнице с упрямыми косичками?

Предоставим слово тем, кто был с ней рядом, кто в памяти весь ее путь сберег, каждый шаг:

«Они впервые появились в медсанбате в теплый солнечный апрельский день 1942 года. Четыре девочки — четыре березки: стройные, подтянутые, хорошенькие каждая по-своему и… очень серьезные. Это были сестры Серебряк. Две родные — Ленина и Майя, и две приемные дочери этой чудесной семьи — Зося и Аня… Сестер определили в операционно-перевязочный взвод, объяснили обязанности… и не было потом у нас более опытных, безотказных, расторопных и милых помощниц, чем они».

Первое боевое крещение им выпало под станицей Вешенской — выдержали его молодцом. Аттестат солдатской доблести выдала им Корсунь-Шевченковская — одна из самых памятных операций войны. Кто прошел такую проверку на прочность, такое испытание и смертью и огнем, того наверняка ничто и никогда уж не согнет.

Солдатами не рождаются… Но и бывалые из бывалых дивились характеру этих девчат — их самоотверженности во всем, их неустрашимости в тягчайшие из испытаний, их удалому, что ли, настрою, который не просто притягивал к ним людей — окрылял. А больше всех, хоть и скупы фронтовики на сантименты, восхищались они младшей из сестер. Каких только ей, самой звонкой и неунывающей, самой неустрашимой, не подбирали ласковых имен. Улыбались раненые, еще издали заслышав ее шаги. Радовались откровенно, когда вдруг оказывалась она рядом. Умолкали завороженно, услышав ее мягкий голос:

И вдруг замирали в тревоге, тая в душе острую боль, если ненароком мелькала эта страшная мысль: «А вдруг в какой-то час ты, девонька, зорька ясная, не разминешься с пулею…».

Память фронтовых подруг, боевых побратимов сохранила в нетленности и улыбку ее, и глаза. Такой и видится она им по сей день:

«Милое детское лицо. По-детски пухлые в ямочках руки — руки, которые тысячи жизней спасли. Лучистые глаза… Многим в дочки годилась, но никогда мы не слышали от девочки этой ни вздохов, ни охов, ни жалоб, ни нытья. А как порой ей было невыносимо тяжело — мы знаем. Знаем, как смертельно хотелось спать после беспрерывной трехсуточной вахты, как тяжело было шагать десятки километров в пургу, в ненастье, в невыносимый зной. А она идет, как ни в чем не бывало. С песней идет — знает, другим так легче. А ночь — опять в операционной. И если не успели кровь подвезти — без слов спешит нас выручить. У нее была первая группа крови и ей гораздо чаще, чем нам бы этого хотелось, приходилось так поступать. И тут же, не дав себе малейшей передышки — за дело: перевязывает, шинирует, дает наркоз, свою же переливает кровь, готовит инструменты. И под бомбежками, и под обстрелом — надежней человека не найти. Удивительное жило в ней мужество…»

Двух мнений быть тут не могло — все, кто знал ее, дивились — а на фронте этим очень трудно кого-то поразить — ее отваге и бесстрашию. Черту эту считали главной в ее характере. И только сама Майя знала, да еще отец, от которого у младшей не было секретов, как сознательно, целеустремленно каждый день и каждый час это мужество она в себе воспитывает:

«Здравствуй, дорогой папочка! Получила твое письмо, в котором ты пишешь о моей храбрости… Ведь я не отрицаю того, что мне бывает страшно… но еще ни разу не было так, чтобы я от страха потеряла самообладание. И если даже я буду сознавать всю опасность какого-либо дела, если надо будет, переборю свой страх и выполню, что от меня требуется. Я еще в детстве приучила себя к этому…»

Это ли не характер. Это ли не солдат, который сам себе определяет меру высокой требовательности. И какую меру! И людям, умудренным жизнью, прошедшим куда больше испытаний, такая не всегда под силу. А она ни в чем ни разу не подвела себя, став солдатом. И только в письмах к отцу иногда позволяла себе быть в чем-то прежней девчонкой. И разве что еще наедине с собой — чуть-чуть.

…В такие редкие минуты она подальше от посторонних глаз уносит свой вещмешок. Уединившись, бережно берет в ладони маленький кораблик — все, что осталось у нее от той, довоенной еще жизни. И только на миг забыв о войне, возвращает себе на этот миг мечту — безбрежные просторы моря, дальние широты. Реют над ними белокрылые чайки. Обдает тебя каскадом брызг набежавшая волна. И оседает мелкими пылинками соль морская на губах… Она спохватывается через секунды: эх, вояка, только слез твоих сейчас и не хватало. Кораблик уплывает в вещмешок…

Бесконечным белым серпантином вьется бинт в ее сноровистых руках. Болью отдается в сердце каждый стон. «Потерпи, родной, я мигом, я сейчас»… А танкисту в беспамятном жару кажется — над ним склонилась мать.

Из летописи Отечественной:

За годы воины в партию вступило более пяти миллионов человек. Два миллиона из них дал Ленинский комсомол.

Такой уж, говорят, был у нее талант: за что ни бралась — все удавалось. Скорее, талант ее был в другом, в том, что в любое из дел всю душу вкладывала, всем сердцем за него болела, таким запалом насыщала, что становилось оно заманчивым для всех. Еще в школе этой своею одержимостью покоряла всех, находила тропки даже к сонным душам, вызывала у всех живейший отклик на то, чем загоралась так сама.

— Тебе бы, дочка, командармом быть, — все шутил отец, нередко за ласковой усмешкой скрывая свое искреннее удивление такими вот организаторскими дарованиями своей меньшой.

Заводила из заводил в школе была. Во дворе у соседских ребят главный в споре довод: «Майя сказала». Дома у старших сестер младшая — такой же признанный авторитет. Дел у нее всегда по горло, а что ни день — еще какое-то прибавляет к ним. Как только суток на все хватает?!

В этом ни фронт, ни суровые будни ее ничуть не изменили. Попробовали ей на самую малость облегчить тяготу хотя бы первых дней — взбунтовалась, обиделась, даже оскорбилась снисхождением таким. А потом, действительно, так показала себя «малышка», что гораздо чаще именно к ней и обращались за помощью. В медсанбате — «бой без передышек». Устают все так, что едва до койки добираются. А она — и автомашину водит, и мотоцикл: здесь, на фронте, рассуждает мудро, все может пригодиться. И поэтому же без устали совершенствует снайперское мастерство: а какой без этого солдат? Попробуй ей возразить на это что-нибудь.