Ник Мейсон - Наизнанку. Личная история Pink Floyd

На ранних стадиях записи мы обосновались в студии Дэвида «Астория» в плавучем доме, стоявшем на приколе на Темзе близ Хэмптон-Корта. Это любопытное судно построили в начале 1910-х годов (и стоило оно 20 000 фунтов стерлингов – заоблачная сумма по тем временам) для старого импресарио мюзик-холла и варьете Фреда Карно – тогдашнего Харви Голдсмита, – который развлекал на борту персонажей вроде Чарли Чаплина. Судно – девяносто футов в длину, на крыше можно разместить оркестр из семидесяти исполнителей, если придет охота (мы воздержались). Дэвид жил в паре миль от «Астории» и купил ее в качестве плавучей домашней студии как-то так ни с того ни с сего.

Дэвид, музыкант конца двадцатого столетия, поощряемый и подстрекаемый Филом Тейлором, соорудил студию в перестроенной столовой – тесновато, но туда помещались барабанная установка, бас-гитара и электронные клавишные. Окна аппаратной, сооруженной в главной кают-компании, выходили на оба берега реки и на прибрежный сад. Пространства для сопутствующего вспомогательного оборудования на судне тоже хватало.

Для начала мы взяли аналоговую 24-канальную машину и перезаписали дорожки на 32-канальном цифровом магнитофоне Mitsubishi . Так мы впервые вторглись в сферу цифровой записи на пленку. У новой технологии был ряд достоинств – качество звука лучше, пленка не запиливается. Расположение нашей плавучей резиденции тоже было удачное. Фил Тейлор припоминает, что во время записи «A Momentary Lapse of Reason» Дэвид пошел вверх по реке, на один уик-энд остался на борту и записал композицию «Sorrow» целиком, включая все гитарные партии, вокал и драм-машину, так что, когда мы в понедельник воссоединились, оставалось все это дело лишь малость отполировать.

К борту «Астории» была пришвартована «Форель», моторная лодка 1930-х годов, которой пользовались все, кому нужно было отбыть, – собственно, все местные, кто хотел попасть домой, лишившись, допустим, водительских прав. Это было довольно радикально – работать, любуясь окружающим миром, тем более такой красотой (впрочем, в последующие годы записываться в подобных великолепных условиях стало в порядке вещей). И оказалось, что это полезно, – даже когда работа останавливалась, никто не торопился покидать такую приятную обстановку.

Всякий раз, когда мимо проходило большое судно, «Астория» пугающе раскачивалась на волнах, но обычно все движение на реке сводилось к редким лодочникам и сотням лебедей из местной бухты. Однажды к нам без приглашения заявилась бригада из теленовостей – на борт их не пустили, и они, по их же словам, натянули водолазные костюмы и сняли нас из-под воды, как в «Волнах над нами». Им для этого пришлось бы проторчать в воде очень долго, от холода они бы околели, а записали бы в итоге разве что обрывки приглушенного водой звука, поэтому, я думаю, история эта из той же серии, что инопланетяне, которые вдохновляют нас творить, прилетая с других планет…

Более серьезная угроза возникла, когда река стремительно поднялась и плавучий дом, пришвартованный к причалу, резко накренился. Страшно было подумать, что «Астория» вот-вот исчезнет в пенящихся водах на манер «Титаника» под музицирование группы, хотя приятно воображать, как Леонардо Ди Каприо успешно передает мой мальчишеский шарм в телевизионном эпосе, который, несомненно, сняли бы впоследствии. Однако наш верный лодочник и сторож Лэнгли оказался под рукой и отдал швартовы. Отерев пот со лба, позднее мы в благодарность пригласили его стать главным персонажем наших концертных фильмов (играл он гребца). Лэнгли живет на судне и занимается греблей каждый день – мне никогда не встречался более близкий эквивалент Рэтти из «Ветра в ивах».

Рабочей жизни на судне очень способствовали новые технологии, появившиеся со времен «The Wall» и «The Final Cut». В последние годы ни одна аппаратная не обходилась без компьютерного оборудования и программного обеспечения. Подобно многим технологическим достижениям, компьютеризация давала неоценимое преимущество: любые решения можно было откладывать, бесконечно перебирая варианты звуковых эффектов и микширования.

На «A Momentary Lapse of Reason» мы впервые широко пользовались семплированием: семплами легко манипулировать, и песни развивались из самих звуков. В партиях ударных можно было менять темп, сбивки, даже потактово – только приходилось варьировать темп, чтобы звучало чуть более по-человечески. Разумеется, компьютеры по-прежнему не умеют выбрасывать телевизор из окна отеля или напиваться и блевать на ковер, поэтому вряд ли в ближайшем будущем они заменят барабанщиков.

Вообще-то, при работе над этой пластинкой компьютеры меня подавляли. Я четыре года не играл всерьез, и мне не нравились ни ощущение, ни звук собственной игры. Возможно, меня деморализовал конфликт с Роджером. Некоторые партии мне, безусловно, давались с трудом. Когда время стало поджимать, часть из них я передал кое-кому из лучших сессионных музыкантов в Лос-Анджелесе, включая Джима Келтнера и Кармайна Эпписа, – странное чувство, все равно что одалживать свой автомобиль Михаэлю Шумахеру. Это не только пахло пораженчеством, но также означало, что мне пришлось учить все эти чертовы барабанные партии для живых концертов (этот опыт проходит по разряду «больше никогда и ни за что»).

Очередной напряженный рабочий день. В аппаратной «Астории», плавучей студии Дэвида.

Когда Боб затосковал по дому и захотел студию побольше, мы, отчасти вопреки собственному здравому суждению, переправились в его родной Лос-Анджелес, и там приглашенные музыканты стали симптомом нашей общей паники. В студии А&М мы насладились не только талантами гг. Келтнера и Эпписа, но также саксофоном Тома Скотта и клавишной работой Билла Пейна из группы Little Feat . В А&М тогда записывался и Боб Дилан, так что весь этот опыт – после лебедей и бутербродов с огурцом на борту «Астории» – ощущался как возвращение в реальный мир музыки.

В Калифорнии я столкнулся с новой породой человеческого существа: барабанным доктором – не почтенным гастрольным техником, который следит за установкой барабанов, а подлинным волшебником, который из всех доступных ресурсов извлекает поистине неслыханные звуки. Барабанный доктор прибыл с полным фургоном оборудования, презрительно обнюхал мою установку и возвел целую батарею сказочно звучащих инструментов: полдюжины малых барабанов с тонкой нюансировкой, мириады тарелок. У меня просто-таки открылись глаза: как будто под рукой постоянно есть Дживз, только он обеспечивает меня не галстуками, а тарелками.