Олег Соколов - Исповедь о жизни, любви, предательстве и смерти

Я вернулся в Петербург в состоянии абсолютной эйфории… Но вот через день зазвонил телефон. Это был Валькович. Фраза, которую он мне сказал, отдалась похоронным звоном в моей душе. «Олег, я тут подумал… Давай все же будем культивировать каждый свой огород…»

Все, говорить было больше не о чем. Он так ничего не понял! Да мы стали «культивировать каждый свой огород», огород постоянной борьбы за каждое мероприятие, скандалы, ссоры, склоки… И что мы с тобой, Александр, получили? Я думаю, ты знаешь. Полный развал военно-исторического движения на кучу всяких объединений, которыми чиновники помыкают как хотят!

Я предлагал тебе великое прекрасное свершение, ты выбрал копеечные выгоды… Уверен, что если ты честно заглянешь в свое сердце, ты так и подумаешь… Я больше не держу на тебя зла, все прошло, прошли многие годы, и теперь ничего не исправить. Если останусь жив после тюрьмы, хотел бы выпить с тобой, помянув умершее великое дело.

Несмотря на все эти бессмысленные интриги, дело военно-исторической реконструкции не стояло на месте. И на полях бывших великих сражений гремели вновь грандиозные битвы. На реконструкции 1992 г. на Бородинском поле было уже более тысячи бойцов, и смотрели это зрелище не менее 150 тыс. зрителей.

В 1995 г. на поле битвы при Ватерлоо собрались уже около 3 тысяч реконструкторов, причем так называемых «маршировальщиков» уже практически не было, а я на лихом коне вел в атаку французские дивизии на плато Мон-сен-Жан. Русских участников этого грандиозного мероприятия, думаю, было уже более 200, причем конных и пеших. Дело, начатое в 1976 г., теперь охватило огромные массы людей.

При этом я никогда не оставлял научные исследования. В 1991 г. я защитил в Университете кандидатскую диссертацию, посвященную офицерам армии Великой французской революции, а в 1993 г. начал писать, можно сказать, главный труд своей жизни «Армию Наполеона». Я работал над этой книгой с тысячами печатных и рукописных документов. Стипендию, которую я получил в 1992 г. от «Фонда Наполеона», позволила мне регулярно ездить во Францию и работать в архиве французской армии в Венсенском замке, в Национальном архиве Франции и в Национальной библиотеке. Конечно же, я сотнями часов работал в русских библиотеках и архивах и прежде всего в Российской национальной библиотеке в Санкт- Петербурге, в отделе Полиграфии (редких иностранных книг), отделе «Россика» (книги о России, но не только, а также книг, например, об армиях, сражавшихся в

России) и конечно в рукописном отделе РНБ. Эта огромная работа длилась более 6 лет и закончилась в 1999 г., когда вышла наконец замечательная, великолепно иллюстрированная книга.

Я привлек к иллюстрированию книги впервые в России материалы из RMN (Reunion des Musees Nationaux) огромной фототеки, где хранятся миллионы фото с картин, гравюр и предметов прикладного искусства. А талантливейший художник Сергей Летин исполнил для этой книги серию прекраснейших униформологических планшетов — настоящих картин Наполеоновской эпохи… только написанных в наши дни.

Это был действительно монументальный труд, не потерявший значение и поныне. Я мог бы в то время, по тем правилам защитить эту монографию как докторскую диссертацию, ведь я был доцентом Санкт-Петербургского государственного университета. Но я не знал об этой возможности, просто не знал… и ни один человек с нашей кафедры, прежде всего ее заведующий, не сказал мне волшебное слово. Я же увлеченный полностью делами военноисторической реконструкции просто «проморгал» эту возможность. Пришлось потом готовить докторскую уже по новым правилам 2019 г…, но когда все уже было почти готово к защите ее в 2020 г., все обрушилось, все оборвалось абсурдным немыслимым трагическим событием.

Вручение премии фонда Наполеона, которая так помогла мне в научной работе, произошло, как было отмечено, в 1992. Торжественная церемония по этому поводу состоялась в Париже в большом парадном зале Дома офицеров (Cercle des Officiers) на площади Сент-Огюстен в присутствии двух сотен специалистов и любителей Наполеоновской эпохи, а также многочисленных журналистов. Документ на стипендию вручил мне президент фонда барон Гурго, потомок знаменитого офицера, преданного до конца Наполеону, о котором я упоминал в самом начале книги.

Были официальные поздравления, шампанское и дежурные любезные фразы. Но когда все обычные, положенные в таких случаях речи были произнесены, ко мне подошёл плотно сбитый человек лет 65 с волевым лицом и твердым военным голосом сказал:

— Разрешите представиться, генерал Грийо.

Рукопожатие старого воина было крепким. Я улыбнулся, сказал, что рад знакомству, на что генерал также решительно, как и начал, ответил:

— Я хочу встретиться с Вами в спокойной обстановке. Нам нужно поговорить. Разрешите пригласить Вас на ужин в ресторан Дома офицеров в 19:30.

— Хорошо, мой генерал, буду рад.

На том мы и распрощались… Зная пунктуальность французских офицеров, я пришёл чуть раньше срока. Ровно в 19:30 появился генерал. Он поздоровался со мной доброжелательно, но в его тоне я уловил какую-то нотку сомнения, словно у него появилась мысль — а того ли я пригласил? Насколько этот молодой русский историк заслуживает приглашения, как я позже выяснил, знаменитого героя французской армии.

Ну вот мы уселись за столик в ресторане, где как мне показалось, несмотря на то, что генерал был без формы, его многие узнавали, а официанты общались с особой почтительностью, произнося как-то подчёркнуто-торжественно «мой генерал».

Буквально после нескольких минут разговора всё напряжение рассеялось. Я рассказал генералу Жоржу Грийо, таково было его полное имя, о своей жизни, о том, как прочитав «Трёх мушкетеров, я влюбился во Францию, о том, как создал целую армию реконструкции в России, о своём уважении к доблести, чести и отваге. Скоро разговор стал таким, словно мы знали друг друга с Жоржем уже долгие годы.

Генерал вкратце рассказал мне о своей нелегкой, но прекрасной судьбе верного солдата Франции, ещё юношей, ушедшего в «маки» (так называли во Франции партизан в годы Второй мировой войны) драться с нацистами, о том, как он сражался в Индокитае, уже будучи солдатом и унтер-офицером, потом учился в знаменитой Сен-Сирской военной школе, а потом был одним из самых ярких французских героев войны в Алжире.

Его взгляды на жизнь, на политику, на нравственные ориентиры были не только близки мне, это просто были мои извечные «Три мушкетёра», а передо мной сидел один из них, только попавший в XX век. Основной мыслью генерала Грийо, ради чего он собственно и хотел познакомиться со мной, была необходимость русско-французского союза, и как я понял, он увидел во мне в будущем возможно известного политика, который со своей стороны полностью разделяет эту концепцию. В порыве нахлынувших на него чувств, генерал даже воскликнул: