Эдуард Сагалаев - Когда журналисты были свободны

– Эдик, – поднял стакан, взболтнул содержимое, словно не до конца понимая, чем тот наполнен. – Хочу тебя рекомендовать на работу в ЦК комсомола в Москве.

– Меня? – Ручка выпала из моих рук. – Почему?

– Да мне предложили… – он помолчал. – А я не хочу. Вот лучше тебя порекомендую. Ты как?

Он посмотрел на меня, и я понял: не шутит. Человек по доброй воле отказывается от шанса переехать в Москву. Работать в ЦК ВЛКСМ. Закрывает дверь в возможности, даже не посмотрев: что там, за нею?

Кажется, он прочитал это на моем лице. Кажется, решил не объяснять мотивы своего поступка. Я до сих пор не знаю, почему он отказался от переезда. Может быть, решил, что уже сделал карьеру и выше ему не надо. Все-таки он был заместителем главного редактора газеты «Комсомолец Узбекистана», жил в Ташкенте. Уважаемый человек. Может, не захотел менять привычный уклад жизни.

А может, у каждого человека наступает момент, когда он говорит переменам: «Все. Больше не хочу. Досыта». Может быть… но я тогда был очень далек от этого момента.

Выпил стакан портвейна – залпом. Посмотрел в окно – там был Ташкент. Город, в который я с радостью переехал два года назад. И понял: это уже не мой город. Я хочу в Москву.

– Я согласен, – сказал Ковалеву.

– Ну и правильно, – кивнул он.

Есть литературное клише, которое всегда используют, когда пишут о провинциалах, оказавшихся в столице. Что-то вроде «Москва оглушила шумом машин», или «Москва поразила величественностью», или даже «Москва испугала эскалаторами в метро». В общем, Москва непременно должна оказать на провинциала такое воздействие, что сила его перекроет собой все мысли, чувства и эмоции, что были у него до того, как он пересек границу паспортного контроля в аэропорту.

Меня Москва не оглушила, не поразила и не напугала, хотя до первого визита в ЦК ВЛКСМ я был в ней всего пару раз. И дело вообще не в Москве. Дело в повороте, который сделала судьба в лице Николая Ковалева. Я чувствовал: нахожусь на поворотной точке своей жизни. И здесь уже не до машин, метро и архитектуры.

– Ну, Эдуард Михайлович, добро пожаловать. Обживайтесь – и за дружную работу, – завсектором печати Александр Александрович Полещук протянул мне руку.

Здание ЦК ВЛКСМ находилось в Большом Комсомольском переулке, сейчас он называется Большой Златоустинский. Отделов в нем была масса: спортивный, образования, производства… Пожалуй, не нашлось бы ни одной сферы народного хозяйства, под которую в ЦК не создали бы своего отдела или, на худой конец, сектора. В каждом секторе трудились люди, каждый комсомолец был чрезвычайно занят работой.

Я попал в сектор печати. Коренных москвичей в нем было лишь двое из пятнадцати человек. Саша Полещук (это поначалу мы были на «вы», а потом все переходили на «ты») приехал из Свердловска, Володя Середин – с Украины, Анатолий Кузнецов – из Алма-Аты, я из Ташкента… Комсомол твердо следовал принципу – набирать кадры в свой аппарат с периферии, и это был весьма грамотный подход. Никто из нас не приехал в Москву «теоретиком»: все мы до этого работали в газетах, журналах, на телевидении, все отлично знали, «чем живет народ»… Все мы и были этим народом.

Да, аппаратная работа в ВЛКСМ здорово меняла характеры некоторых людей (а может, вытаскивала истинную суть?), но принцип подбора кадров в ЦК был превосходным.

Потом уже Саша Полещук рассказал мне, как в аппарате проверяли мою кандидатуру.

– Видишь перфокарту? – он протянул мне светло-коричневую картонку с проколотыми в ней дырками.

Казалось, дырки располагались совершенно хаотично, но на самом деле в них был идеальный порядок.

– Вижу, – я покрутил картонку в руках.

– У нас таких – больше сотни. Это все кандидаты в ЦК. – Саша забрал карту. – В каждой из них дырки по графам: год рождения, семейное положение, партийность, профессия… там много критериев. Кладем все перфокарты одну на другую, берем спицу, – Саша порылся в ящике стола и действительно достал тонкую вязальную спицу, – и протыкаем перфокарты по первому признаку: семейное положение. Нам нужны ребята серьезные, а значит, женатые и желательно – уже с детьми.

– У меня двое, – рефлекторно ответил я.

– Вот, – Саша кивнул. – И при этом тебе всего 26 лет. Значит, серьезный благонадежный парень. Смотрим дальше – партийность. Отсеиваем всех, кто не член КПСС. Потом – возраст. Убираем слишком молодых и «возрастных». Профессия… В общем, – Саша рассмеялся, – когда мы прогнали перфокарты по всем признакам, выяснилось, что никого, кроме тебя, и нет.

Так я стал инструктором ЦК ВЛКСМ.

– Эдик, давай лучше я сам тебе расскажу, как тут у нас все устроено, чем ты шишек себе набьешь, – заведующий архивом ЦК комсомола Виктор Дмитриевич Шмитков махнул рукой – мол, заходи в архив.

Невероятный человек. Помимо подробных сведений обо всех бывших и нынешних работниках ЦК ВЛКСМ он еще собирал и байки. И охотно делился с новичками не только официальным сводом норм и требований, но и «десятью заповедями» – негласными правилами, которые, как это часто водится, значили намного больше «гласных».

Понятие десяти заповедей комсомольцы, конечно, «списали» из Библии, причем прекрасно это понимали и в некотором роде даже гордились.

– Так вот, Эдик, – завархивом налил себе чаёк, – первая заповедь: «Не важно, кто. Важно, кто первый». А я тебе сейчас поясню, ты сиди-сиди, – Виктор Дмитриевич остановил мой порыв встать со стула. – Вот представь: поехали два работника ЦК в командировку – завотделом и инструктор. Там напились и подрались. Вернулись в Москву. И инструктор первым, еще не заходя к себе в кабинет, пришел к Тяжельникову и рассказал ему: «Евгений Михалыч, такая история приключилась – этот напился, полез в драку, вел себя совершенно недостойно звания комсомольца… Мне пришлось его усмирять. Вот, синяк под глазом…» Потом к Тяжельникову пришел и завотделом – но его уже никто не слушал. Сняли с работы – и дело с концом.

– Хм, – я вздохнул, не зная, как прокомментировать сказанное.

В животе стало тоскливо – я сам никогда в жизни не поступил бы так, как поступил инструктор. Это не то что против моих моральных принципов – это как дышать углекислым газом, когда легкие твои «откалиброваны» под кислород. Видимо, в комсомоле мне будет несладко…

– А теперь, Эдик, вторая заповедь. – Виктор Дмитриевич словно не заметил моего замешательства. – «Не важно, что. Важно – вовремя». Дали тебе, – он отхлебнул чаю, – задание. Статью написать, отчет, подготовить мероприятие. И вот ты, молодой и ретивый, стараешься сделать как можно лучше. Стараешься, работаешь, сроков не замечаешь… А сроки-то и прошли. А ты ничего не показал. Так вот, это неправильно. Подошел срок – покажи, что есть. Пусть недоделанное. Пусть сырое. Пусть тебя закритикуют, разложат на лопатки – но все увидят: Сагалаев работает. Согласен?