Иван Никитчук - Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

Только в конце письма Щорс между прочим сообщал о своей болезни: «После всего этого я захворал, и захворал серьезно. Не думай, что я ранен, нет, я тебя уверяю, что нет… Врачи сообщают, что я счастливец, что у меня железный организм… За мной хорошо ухаживают, следят, кормят и т. п. Теперь я почти здоров».

О железном организме Щорса врачи вряд ли говорили ему. Во время «бердичевского кошмара» он получил острый колит, и его организм, подточенный процессом в легких, с трудом боролся с новой болезнью.

Вот свидетельство гарнизонного врача, лечившего в эти дни Щорса:

«Будучи одержим острым колитом при очень высокой температуре, он находился в крайне тяжелом состоянии, неимоверно страдал от нечеловеческой боли в животе. Меня поразила его выдержка. Несмотря на свои ужасные переживания, он отдавал приказания спокойно, твердо, ясно».

Разговаривая как-то с врачом, Щорс неожиданно воскликнул:

— Вы знаете, доктор, о чем я сегодня размышлял? Окончится вот гражданская война, — что мы победим, в этом нет сомнения, — и ведь я смогу учиться, где мне только вздумается! Так вот я и размышлял: продолжать ли мне медицинское образование, поступить в университет, — я ведь давно мечтал о нем, — или идти в Академию генерального штаба. Пожалуй, академия перетянет… Эх! Доктор, как хочется учиться! Знаете, мне кажется, что я горы сверну.

Строя планы на будущее, Щорс никогда не говорил о возможности смерти в бою. Он как будто даже не предполагал, что его могут убить, хотя редко выпадал день, когда бы он не рисковал своей жизнью…

Учитывая состояние его здоровья, Николаю разрешили несколько дней побыть в Киеве под присмотром врачей. В Киеве его уже ждала Фрума. Когда ему доложили о приезде Фрумы, оказалось, что это не сюрприз для него, — он ее ждал.

Товарищи, знавшие о чувствах, связывавших Щорса и Хайкину, и не раз еще в Унече поговаривавшие о женитьбе, опять начали намекать на это.

— Можете успокоиться, — засмеялся Щорс, — я сделаю Фруме предложение.

Войдя в купе вагона, в котором приехал Щорс, Хайкина поздоровалась сразу со всеми:

— Здравствуйте, товарищи богунцы!

Она ничуть не изменилась. И одета была так же: кожаные куртка и фуражка, грубые сапоги, у пояса маленький браунинг в кобуре.

— Знаешь, Фрума, хлопцы донимают меня, покоя не дают, требуют, чтобы мы с тобой поженились, — сказал Щорс.

Фрума улыбнулась.

— Придется, видимо, подчиниться их требованию.

— Придется, Фрума, конечно.

— Что ж! По рукам?

Фрума протянула руку, Щорс крепко сжал ее.

В тот же день комендант доложил Щорсу, что ему приготовлена квартира из четырех комнат около вокзала. Щорс расхохотался.

— Что такое? Что такое? Повтори-ка!

— Товарищу начдиву отведена квартира, потому что как он теперь вроде семейный будет.

— Слышишь, Фрума? — крикнул Щорс. — Придется тебе скоренько сматываться отсюда, а то они меня замучают.

Однако, друзья Щорса, решившие во что бы то ни стало уговорить его пожить в человеческой обстановке хоть несколько дней, пока есть для этого возможность, добились все-таки своего. Щорс переселился в отведенную ему квартиру, но занял с Фрумой только две комнаты, а другие две отдал семейному железнодорожнику.

Дети железнодорожника — три девочки и мальчик — сейчас же заявились к Щорсу.

— Правда, что вы товарищ Щорс? — спросила старшая девочка.

— Меня зовут дядя Коля, — сказал Щорс.

— Значит, вы, дядя, не Щорс?

— Дядя Коля Щорс. Давайте дружить.

— Давайте, — сказала старшая. — Поиграйте с нами.

— Во что?

— Можно в кошки-мышки.

Щорс сделал испуганное лицо и замахал руками.

— Ни за что! Страшнее кошки зверя нет.

Дети засмеялись.

— Это же такая игра…

— А разве вы, дядя, боитесь кошки? — спросил, мальчик.

— Ужасно. Больше всего на свете.

— А у нас есть кошка, — сказала старшая.

— Черная? — испуганно спросил Щорс.

— Да, черная. Глаза желтые.

Щорс схватился за голову.

— Что же мне теперь делать!

Дети закричали:

— А мы сейчас принесем кошку. Принесем! Принесем!

Выбежав, они вернулись с жалобно мяукающей кошкой и кинули ее на Щорса.

Щорс вскочил на стул, со стула на стол, замахал руками, крича:

— Караул! Помогите!

Дети ликовали. Щорс так натурально изображал испуг, что нельзя было не поверить ему.

Вечерами у Щорса иногда собирались друзья. Как-то раз они явились с пакетами яблок, печенья, конфет.

— Я вижу, вы решили устроить настоящий пир, — засмеялся Щорс. — Ничего не имею против. Придется тебе, Фрума, похозяйничать. Ставь-ка самовар.

Тысленко, бывший командир роты Богунского полка, недавно назначенный Щорсом на должность начальника снабжения дивизии, шепнул что-то на ухо Фруме.

— Конечно, — сказала она.

Щорс погрозил шутя.

— Смотри, Тысленко, попробуешь моей плетки.

— Я говорю товарищу Фруме, что не грех бы нам сегодня и по рюмочке портвейна.

Тысленко, человек атлетического телосложения, говоривший всегда громовым басом, сказал это так тихо и робко, что все засмеялись.

— Фрума! — крикнул Щорс. — Спасай меня! Они устроили настоящий заговор. Я запрещаю командирам возить с собой жен, — они заставили меня жениться. Я за пьянство предаю суду трибунала, — они хотят меня самого сделать пьяницей. Заговор! Настоящий заговор!.. Фрума, что ты делаешь? Ты заодно с ними? Теперь я пропал.

Откуда-то появилась бутылка, Фрума раскупорила ее.

— А ты не бойся, Николай, мы тебе не дадим, — сказала Фрума.

— Нет уж, извините, если ты с ними заодно, я тоже запью с горя.

Щорс состроил такую мрачную физиономию, что все опять прыснули. И смех весь вечер не прекращался в комнате.

Взяв рюмку портвейна, Щорс понюхал его, выпил глоток и, передернувшись от отвращения, выскочил из-за стола, отплевываясь.

— Нет уж, вы пейте вино, а я буду пить молоко… Фрума, дай мне молока — запить отраву.

Фрума поставила перед ним кувшин с молоком, и он пил стакан за стаканом, облизывая от удовольствия губы и приговаривая:

— Пейте, Николай Александрович, молочко, пейте, проживете сто лет и еще столько же, если не умрете раньше.

— А у вашего муженька, товарищ Фрума, локти-то протерлись, — заявил вдруг Тысленко, — пора бы костюмчик переменить.

Несколько голосов сразу подхватило:

— Да, Николай, пора переменить.

Щорс оглядел себя в зеркало.

— Что вам нужно? Костюм чистый, дыр нет, пуговицы все, как часовые на посту, сам проверяю караулы.

— А вот примерь, не лучше ли будет? — пробасил Тысленко, торжественно вытаскивая из-под стола новенькие хромовые сапоги и военный костюм, сшитый специально для Щорса по секрету от него.

Щорс удивленно смотрел на костюм, застыв в нерешительности на какое-то время.