Ольга Савельева - ПроЖИВАЯ. Как оставаться счастливым, проживая самые сложные моменты жизни

– Спасибо за витамины, Оль.

– Пожалуйста. Обращайся, – я кивнула на коробочку. – У меня девочка знакомая в фармацевтике.

– Я не про эти. Я про разговор…

– А. Ну за ними тоже обращайся. Иногда просто поговорить с тем, кто не обесценит – вставляет круче любых витаминов. Я таких собеседников называю люди-витамины.

– У меня сегодня в этом плане прям комбо, витаминный заряд, – смеется Милена.

Так приятно слышать ее смех.

– Милена, как ты?

– Я? Знаешь, лучше.

– Вот. Вот это правильный ответ. Я сначала спросила «Как ты?», а ты рассказала про тромбоциты у Макса. А на вопрос «как ты?» надо отвечать, как ТЫ. А чтобы было, что ответить, надо, чтобы была ты. И твоя жизнь.

– Знаешь, – говорит Милена уже в дверях. – Я в детстве сожрала всю упаковку аскорбинок, чтобы не заболеть перед соревнованиями. Думала, чем больше витаминок, тем больше шансов. И заболела все равно. Понимаешь?

– Так ненавязчиво меня еще никто не отшивал, – смеюсь я.

Очень важно в любых жизненных обстоятельствах жить так, чтобы было что ответить на вопрос «как ТЫ?»

Я была подростком лет шестнадцати или семнадцати и самой прилежной в мире девочкой, пока не случились первые влюбленности.

Мама не пускала меня на свидания с мальчиками. Считала, что мне рано.

– Ты не пускаешь меня на свидания! – ныла я.

– Только с мальчиками, которые мне не нравятся, – возражала мама.

– А тебе все не нравятся. Даже отличники!

Я злюсь. Бунтую. Сбегаю на свидания обманом.

Однажды мы даже подрались с мамой в прихожей. Ну как подрались… Мама схватила меня за плащ, а я пыталась вырваться и вырвалась, но плащ порвался по шву в районе рукава.

– Вот и ходи оборванкой! – кричала мама вслед, в закрывающиеся двери лифта.

Сложные времена. Денег нет. Мама работает на двух работах, но не хватает ни на что. Вечно еле сводим концы с концами.

Папа периодически устраивается на работу, но его тут же увольняют. За пьянство. Он пьет лихо, постоянно и обреченно, но при этом уверен, что в любой момент может бросить. Все как у профессиональных алкоголиков.

Я мечтаю о море, платье и новом плаще. Этот – штопаный, и шов на рукаве заметен.

Одни капроновые колготки ношу месяцами. Когда умерли бабушка и дедушка – папины родители, с которыми я жила все свое детство, – вопрос наследства возник не сразу: все проживали серьезный стресс из-за того, что вмиг кардинально поменялись судьбы большого количества родственников.

Например, моя. Я резко переехала в большой город из маленького, стала жить с родителями, пошла в новую школу.

Когда прошло время и все немного адаптировались к ситуации, вопрос наследства окончательно назрел, и папа полетел его делить в маленький город.

Там были квартира, дача, машина. Это все теперь принадлежит двум братьям, один из которых – мой папа.

Мама замерла. Если обналичить половину этого наследства в деньги, можно закрыть все финансовые дыры, сделать ремонт в квартире и прожить какое-то время без панического безденежья.

Мама ждала папу, предвкушая финансовое… облегчение собственной участи. Эта участь называлась «я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик».

МАМА УСТАЛА БЫТЬ СИЛЬНОЙ, ДОБЫТЧИКОМ. ОНА ПРОСТО ХОТЕЛА НА РУЧКИ, НО ХОТЕТЬ НА РУЧКИ – ЭТО СЛАБОСТЬ, НЕ СВОЙСТВЕННАЯ СИЛЬНЫМ ЛЮДЯМ. ПОЭТОМУ МАМА СКРЫВАЛА, ЧТО ХОЧЕТ ЭТОГО, ДАЖЕ ОТ САМОЙ СЕБЯ.

Папа вернулся с дележки наследства с ковром и сервизом. И все. Никакого облегчения, в общем, не случилось. Мама плакала. Нет, даже выла. Ковер? Сервиз? И все? А деньги?! Очень нужны деньги.

Папа был пьян. Бормотал что-то про деньги, но не разобрать. Мама поняла, что его киданули. И не просто киданули, а с треском. Кинули в него ковром и сервизом. И кто? Собственный брат!

Мама в приступе бешенства позвонила папиному брату.

– Как ты мог? – кричала она в трубку. – У нас же дети! Ты не его кинул, ты детей кинул!

Оказалось, что все не так, как кажется. Они договорились, что брат будет высылать отцу его долю по мере возможности. Заработает – отправит. Заработает – отправит. То есть деньги будут, но размазанные во времени невнятными необязательными траншами. Это лучше, чем ничего, но хуже, чем половина наследства.

Мама положила трубку. Ну вот почему в ее жизни все так: счастье размазано во времени невнятными необязательными траншами. От этого его как-то совсем не заметно в общем временном массиве, и большую часть жизни мама ощущает себя несчастной.

Спустя месяц брат выслал отцу деньги. Папа ходил на почту снимать их со сберкнижки и на обратном пути купил мне огромную шоколадку.

– О, – удивилась я, увидев шоколад, ведь папа обычно ничего мне не дарил. – Откуда у тебя деньги?

– От верблюда, – засмеялся папа.

Я пошла и рассказала маме про верблюда.

Я не хотела закладывать отца, думала, мама обрадуется, что брат не обманул.

Да и просто, когда папа был пьян, мы с мамой дружили против него – это была тактика выживания: объединить истерики, рассредоточить злость.

Но мама в ответ на мою новость рассердилась и нахмурилась.

– Что не так? – не поняла я. – Здорово же, что дядя потихоньку выплачивает долг.

– Ты что, не понимаешь? Он их пропьет! – мама сказала это с такой злостью, будто это я виновата в папиной болезни.

– Может, мы у него попросим, и он нам их отдаст? – предложила я.

– Ага. Много он тебе отдал?

Мама решительно пошла на кухню к отцу. Я услышала громкую ругань: значит, сейчас поорут до вздувшихся вен, а потом будут нервно курить каждые пять минут и пить валокордин.

– Что вы орете? – я вбежала на кухню разнимать родителей.

– Мама украла мои деньги! – сказал папа.

– Не украла, а забрала. Надо же на что-то жить. И это не твои деньги. Ты когда в последний раз покупал дочери что-то? Это ее деньги.

– Отдай! – взвизгнул папа. – Это мои деньги! Мое наследство. Мне нужен костюм. Я устроился на работу. Там дресс-код. На эти деньги я куплю костюм, а уже с зарплаты…

Я услышала про костюм. Костюм – это надежда. Это про какую-то настоящую работу, где дресс-код, начальник и зарплата. Это про нормальную жизнь, где мой папа – не спившийся алкоголик, а сотрудник компании, который ходит на работу в настоящем пиджаке и брюках.

– Ты врешь! Врешь! Никакой костюм ты не купишь, ты купишь водку, – мама, растрепанная, взбешенная, не собиралась отдавать добычу.

Она совсем не верила в папу, совсем. Наверное, потому что вера работает на топливе поступков. Постоянное разочарование прохудило мамину веру, и внутри больше нет ни грамма надежды, только злость.

МАМА ДАВНО ЖИВЕТ С КОЛЛЕКЦИЕЙ НОЖЕЙ, ТОРЧАЩИХ В СПИНЕ ПО САМУЮ РУКОЯТКУ. ЭТО МЕТАФОРА, КОНЕЧНО. КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА ОНА РЕШАЛА ПОВЕРИТЬ ПАПЕ, ПАПА ВСАЖИВАЛ ЕЙ В СПИНУ ОЧЕРЕДНОЙ ПОСТУПОК-НОЖ. ТАК ГЛУБОКО И БОЛЬНО, ЧТО МАМА БОЛЬШЕ НЕ ЖДЕТ ОТ НЕГО НИ ДЕНЕГ, НИ ХОРОШИХ ПОСТУПКОВ, НИ КОСТЮМОВ.