Виктор Иванов - Мальчишки в бескозырках

Да, мы стали корешами… Недаром же потом, когда уезжали домой на летние каникулы, каждый стремился вернуться в родную роту как можно быстрее. Мы скучали друг без друга. Зато сколько было радости, когда мы собирались вместе после коротких каникул: мы делились новостями и гостинцами. Каждый считал своим долгом привезти в роту из дома что-нибудь вкусненького. Марат Рахимов вываливал на стол столько урюка, что хватало всем. Володя Седов угощал всех домашними пирогами с капустой…

После бани мы пообедали, а затем не очень четким строем, ежеминутно сбивая ногу, двинулись на Финляндский вокзал. Наш поезд шел на станцию Каннельярви. В вагоне кое-кто уже начал выяснять отношения. Не помню уже по какой причине, повздорил и я с Германом Годзевичем. Все мы были мальчишками и свою правоту старались доказывать только одним способом — кулаками. Тут еще было и желание не показать себя трусом в глазах новых товарищей. Потом мы с Германом подружились. К сожалению, судьба его не баловала. Еще в нахимовском во время отпуска взрывом динамитной шашки ему оторвало несколько пальцев на правой руке. А вскоре после выпуска из высшего военно-морского училища лейтенант Годзевич в штормовую осеннюю погоду перевернулся в районе Гогланда на парусной шлюпке и утонул.

Поезд прибыл на станцию Каннельярви, и мы строем направились в лагерь. Вначале открылось большое красивое озеро, которое, как мы позже узнали, называлось Сулоярви (сейчас оно Нахимовское). Затем показался и сам лагерь, расположенный на берегу: палатки и несколько финских домов. Нас разместили в одной из построек. В первую же ночь со мной произошло ЧП. Утром проснулся, а ремня с бляхой нет. Кто-то стащил. Что делать? Стал спрашивать, кто взял ремень. Все молчат. Вдруг на одном из здоровенных парней вижу свой ремень. Я к нему.

— А ну, отдай!

— А он что, твой?

— Конечно, мой.

— Ты ошибаешься, это ремень мой, — сказал парень, нагло улыбнувшись.

Я схватился за ремень, но тут же получил здоровенный тумак и отлетел метра на два. Тягаться с ним было бесполезно — он на две головы выше меня и сильнее. Глотая слезы от обиды, я выбежал из казармы и зашагал по дороге к озеру. Вдруг слышу: кто-то меня окликает:

— Эй, гвардеец! Иди-ка сюда!

У меня на синей рубахе был прикреплен гвардейский значок. Подходит ко мне плотный крепыш. Старше меня на несколько лет.

— Давай знакомиться, — говорит крепыш, — Петя Паровов, бывший сержант. Сейчас во второй роте. А ты что, из новеньких? Откуда?

Я рассказал о себе.

— Вот отлично. Нашего полку фронтовиков прибыло! Нас здесь уже несколько человек: Боря Кривцов, Володя Ефремов, Гриша Михайлов, Костя Гавришин. Есть и еще ребята. Так что будешь у нас во фронтовом братстве. В обиду не дадим!

— Да вот, — шмыгнул я носом, — уже обидели! Бляху с ремнем стащили ночью. Хотел забрать — тумака получил.

— Что же ты молчишь? А ну пошли, разберемся!

Петька подошел к громиле.

— Этот? — спросил.

Я кивнул головой. Ни слова не говоря, Паровов врезал ему оплеуху и велел отдать мне ремень. К моему удивлению, парень немедленно выполнил его требование.

— Имейте в виду, — сказал Петя, обращаясь ко всем, — если кто тронет ефрейтора, будет иметь дело с фронтовиками.

Вот так я познакомился с Петей Парововым. Это был геройский паренек. В числе первых он ворвался в занятый фашистами Новгород. Был награжден орденами Красной Звезды и Славы третьей степени. Его все очень уважали. К сожалению, через какое-то время Петя ушел из училища.

Из числа фронтовиков в нашей роте были Володя Ефремов, кавалер ордена Красной Звезды и медали «За боевые заслуги», Гриша Михайлов, удостоенный медали «За отвагу» (впоследствии мой закадычный друг), Костя Гавришин, награжденный медалью Ушакова. Были и другие ребята, хлебнувшие настоящей войны.

Между тем жизнь в лагере шла своим чередом. Нас в роте разбили по взводам. Я попал в первый взвод. Каждый взвод — это класс. Ротой командовал майор Щенников. Командиром нашего взвода и одновременно офицером-воспитателем назначили младшего лейтенанта Николая Алексеевича Казакова. Поначалу нам не очень нравилось, что командир роты не капитан третьего ранга, а майор, и офицер-воспитатель носит не флотскую форму, а сухопутную. Правда, под гимнастеркой Казаков носил тельняшку и на рукаве «штат» морской пехоты, но все равно мы обижались: у других моряки, а у нас пехота. Как мы были наивны! Потом мы своего офицера-воспитателя не поменяли бы и на сто корабельных моряков. Николай Алексеевич стал для нас самым дорогим человеком, многим заменил отца.

Из числа нахимовцев в нашем классе был назначен вице-старшина. К моему удовольствию, им стал Костя Гавришин. С Костей мы познакомились еще до училища, в школе на Пороховых. И вот теперь, в нахимовском, снова встретились.

Обрадовавшись неожиданной встрече, мы засыпали друг друга вопросами:

— Костя! Какими судьбами? Куда ты пропал в прошлом году?

— Летом, после гибели отца, я поступил юнгой на флот. Учился в школе боцманов, после которой был направлен сигнальщиком в первую бригаду траления КБФ.

— А что у тебя с ногой, вроде прихрамываешь?

— Ранен был. Сейчас уже ничего, а первое время после госпиталя ходил с трудом. А потом вот направили сюда. А ты-то как попал в нахимовское? Ведь ты же был артиллеристом, связистом — и вдруг моряк?

— Так уж получилось.

И я поведал Косте все, что произошло у меня за время, которое мы не виделись.

— Будем теперь держаться вместе, — сказал Костя.

Позже он рассказал мне, как был ранен.

Было это в Нарвском заливе. Их тральщик расчищал залив от мин. Внезапно на тральщик налетели несколько фашистских самолетов. Зенитчики корабля сбили два самолета, но и тральщик получил тяжелые повреждения. От прямого попадания бомбы он стал погружаться в воду. Многие из экипажа были убиты и ранены. Смертельно ранен был командир корабля старший лейтенант Качалов. Последним усилием воли он отдал команду: «Покинуть корабль!»

Видя, что тральщик погружается в воду, Костя, превозмогая боль, дополз до мачты, обрезал фал, снял Военно-морской флаг, засунул его под тельняшку, а потом прыгнул в воду. Из всей команды удалось спастись лишь пятерым.

За спасение флага корабля Костю наградили медалью Ушакова.

В лагере мы начали заниматься строевой подготовкой, изучали уставы, основы морского дела, несли сторожевую службу. А стоять часовым с винтовкой без патронов ночью было не такое уже простое дело. Ведь шла еще война. Финнов отсюда выбили всего несколько месяцев назад. И под грибком одному в лесу было жутковато. В темноте каждый шорох, каждая тень казались подозрительными. Но зато лучшего воспитания мужского характера не придумать. Правда, в числе воспитанников было много ленинградцев, а их испугать после ужасов пережитой блокады не так-то просто.