Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

— Уильям Буллит, — грозно произнес президент, — стойте где стоите.

Президент объявил Буллиту, что больше не желает его видеть. Сознавал он и то, что полезность Буллита исчерпана, — потеря «члена семьи» отчасти объясняет настроение Рузвельта.

Очевидно, административные методы Рузвельта воспринимались его подчиненными как кошмар. Поверяя ежедневно жалобы дневнику и друзьям, он выступал также от имени своих коллег, получавших строго очерченный участок работы, штатных сотрудников администрации и различных служб.

«Он хочет все делать сам»; «...самый худший из начальников, с которыми я когда-либо работал, в том, что касается графика рабочего дня...»; «у меня часто возникает желание, чтобы президент не относился столь снисходительно к некомпетентным назначенцам...»; «...на сегодня существует бесчисленное количество новых административных ведомств, которые создал президент и поставил во главе их множество неопытных людей, назначенных главным образом по личным соображениям. Они докладывают о выполнении своих обязанностей непосредственно президенту, имеют постоянный и легкий доступ к нему... гораздо более легкий, чем сотрудники администрации. Границы размежевания функций между этими ведомствами, между ними и министерствами весьма приблизительны...»; «...атмосфера в Вашингтоне насыщена желчными спорами по вопросам юрисдикции...».

Со своей выгодной для оценки деятельности Белого дома позиции Оскар Кокс тоже жаловался: основные политические решения принимаются под давлением обстоятельств; политика реализуется слишком медленно; время президента нещадно эксплуатируется.

Что касается врагов Рузвельта, то они находили в его методах некоторое удовлетворение. В конце 1942 года в редакционной статье «Джэпен таймс» отмечалось, что, сколько бы конгресс ни требовал единого командования на новой основе, Рузвельт никогда не допустит, чтобы сам он оставался в тени кого-либо. Предпочитает «многосторонние комбинации», такие, как использование одной группировки против другой, усматривает средство контроля в разъединении, а не в единстве; он не военный стратег, но публичный политик, и поэтому перевод Америки на военные рельсы никогда не выйдет из первоначальной стадии. Об оценках организаторской роли администрации Рузвельта постоянно информировался Белый дом, где их напрочь отметали, если вообще обращали на них внимание; но критику исполнительской власти Рузвельта и его методов управления игнорировать было нельзя. В самом деле, точно так же, как «единоличная» власть Рузвельта стала в 1939 году злободневной проблемой, оказавшей влияние на предвыборную кампанию 1940 года, обвинения верхушки исполнительной ветви власти в нераспорядительности и отсутствии четкого руководства выдвигались в качестве потенциальной угрозы в предвыборную кампанию 1944 года.

Большинство критиков так и не поняли, что их каноны организованной, «работоспособной» администрации, четкого распределения властных полномочий, границ контроля, эффективной координации и прочие учебные доктрины иногда, и даже как правило, не соответствовали потребностям хозяина Овального кабинета. Потому что его в гораздо меньшей степени заботили собственно управленческие функции, чем необходимость драматизации политических задач, провозглашение принципов, устранение иллюзий, подчеркивание угроз, возбуждение ожиданий и общественного энтузиазма, привлечение способных помощников и администраторов, примирение конфликтующих сторон, защита моральных принципов руководства. Даже сварливый Генри Стимсон поддавался действию бальзама Рузвельта. В состоянии крайнего раздражения деятельностью администрации президента он все же признавал, что продолжительный разговор с главой администрации «вел к снятию всех неприятных ощущений, которые овладевали мной с течением времени... разговор свидетельствовал, что его доброжелательность и доверие ко мне все еще сохранялись... он всячески утешал меня относительно здоровья Мейбл...».

Для Рузвельта главный вопрос — о власти. Когда критики обвиняли его, что он не назначил Баруха или другую личность суперцарем, поскольку оберегал свою единоличную власть и опасался соперничества, они были совершенно правы. Частично это связано с характером: как примадонна, Рузвельт не испытывал никакого желания делиться своей ролью надолго. Но в основном здесь имели значение: предусмотрительность, опыт и интуиция. Президент не нуждался в знакомстве с трактатами Макиавелли, чтобы понимать: цена любого делегирования власти или ее уступки — эрозия основной цели президентства, сужение возможности выбора, сомнения в прочности президентской власти, угроза ее репутации. Ему досаждали собственные проблемы.

— Министерство финансов так велико, разветвлено и привержено своему стилю работы, — говорил он Марринеру Экклесу, — что я практически не могу добиться от него нужных дел и результатов, даже при том, что его возглавляет Генри (Моргентау. — Дж. Бернс ). Но это ничто по сравнению с Государственным департаментом. Чтобы понять масштаб проблемы, связанной с этим учреждением, нужно приобрести опыт в усилиях изменить образ мышления, политику и деловой стиль карьерных дипломатов. Но министерство финансов вместе с Государственным департаментом ничто по сравнению с министерством флота. Я знаю, что значит иметь дело с адмиралами. Пытаться изменить там что-либо — все равно что бить по пуховой постели. Бейте ее правой или левой рукой, пока не дойдете до изнеможения, и обнаружите в конце концов такой же, какой она была, когда вы только начали бить.

Вопиющее пренебрежение кодексом государственной службы особенно проявилось в ходе встреч Рузвельта с большим числом незаметных чиновников, которых он желал видеть. Попасть к президенту нелегко — его практика приема посетителей непостижима. В конце 1943 года молодой поверенный в делах США в Лисабоне Джордж Кеннан опасался, что требования Государственного департамента к Португалии о предоставлении американским войскам права присутствия на Азорских островах чересчур жестки и способны разозлить Салазара и подтолкнуть Франко в объятия нацистов. Когда Кеннан попытался по собственной инициативе заверить Лисабон, что Соединенные Штаты уважают суверенитет Португалии на всей ее территории, его немедленно вызвали в Вашингтон. Пригласили в Пентагон на встречу в манере, описанной Кларком, со Стимсоном, Ноксом, Маршаллом, исполняющим обязанности государственного секретаря Стеттиниусом и другими высокопоставленными чиновниками. Беседа в военном ведомстве озадачила и напугала Кеннана; казалось, никого не интересуют его прежние отчеты, последующие оценки, факты и проблемы. Испытав холодный прием, он покинул встречу в отчаянии; однако обратился с просьбой о встрече с главой Государственного департамента, который отослал его к Гопкинсу. Тот организовал встречу с президентом. Рузвельт любезно предложил Кеннану сесть и сказал, что не понимает, как может Лиссабон сомневаться в его намерениях относительно Азорских островов. Разве он сам в качестве помощника министра флота не следил лично за демонтажем американских баз на Азорах после минувшей войны? Президент пообещал передать с Кеннаном личное послание Салазару. Кеннана это обрадовало, но в то же время озадачило. А как насчет беседы в Пентагоне?