Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

Рузвельт не имел таких преимуществ. В его силах разглагольствовать, мечтать, воодушевляться, читать моральные проповеди будущим архитекторам мира, но не игнорировать такие упрямые факты, как, скажем, усиление политики относительно будущих западных границ России; наличие в десятке штатов американцев польского происхождения; влияние на внешнюю политику сената и сенатского Комитета по внешним связям; даже влияние одного Артура X. Ванденберга, сенатора-республиканца от штата Мичиган. Разумеется, и Ванденберг не упускал из виду эти обстоятельства. Весной 1943 года Рузвельт занимался изучением различных деклараций конгресса по вопросам послевоенной безопасности и проявлял особую чувствительность к польскому вопросу. Президент не забывал, что не только такие радикалы, как Хирам Джонсон и Генри Кэбот Лодж, но также умеренные республиканцы — политики, которые в прошлом были такими же, как Ванденберг теперь, — способствовали гибели Лиги Наций Вильсона.

И все же Гопкинс вряд ли прав, жалуясь Клэпперу, что его шеф слишком озабочен конгрессом и неудачей Вильсона. Проблема состояла не просто в замедленном планировании вопреки совету Уилки обратить текущее военное планирование и процедуры в механизм и структуру мира. Более серьезная проблема заключена в области политического противоборства. Идеал постоянного и прочного мира отнюдь не поглощал целиком во время войны внимание планеты. Отказ Рузвельта возглавить глобальный процесс осмысления, планирования и созидания послевоенного мира сужал его возможности в соперничестве за привлечение внимания мировой общественности с нацистами и коммунистами, которые имели собственные планы «мира, выплавленного заново».

На внутреннем фронте президент менее сдержан в планировании политики и программ.

Американцы у себя в стране и на фронте, отмечал он в своем обращении к нации, «несколько удивлены выдвижением третьей свободы — свободы от нужды. Они ожидают после войны полной занятости, возможности работать, содержать свои фермы, магазины, получать приличную зарплату. Они стремятся смело, лицом к лицу встретить риски, унаследованные нашей системой свободного предпринимательства. Не хотят недоедания, трущоб или пособий по безработице. Желают гарантий от главных бед — гарантий, которые существуют от колыбели до могилы».

«От колыбели до могилы» — тогда эти слова завораживали. В Англии старый оксфордский преподаватель сэр Уильям Биверидж подготовил для правительства доклад на тему «Социальное страхование и смежные службы». Трехсотстраничный «план Бивериджа», перегруженный таблицами и канцелярскими выражениями, тем не менее представлял собой настолько четкий и смелый манифест «упразднения нужды как практической послевоенной цели», что вызвал в Великобритании общественный ажиотаж. Фотокопия этой книги быстро стала бестселлером в США.

— Что это значит, Фрэнсис? — спрашивал президент госпожу Перкинс, читая газетную версию плана. — Почему этот план носит имя Бивериджа? Почему именно его чествуют? Ты ведь знаешь, что я говорил о страховании от колыбели до могилы, как только эта идея пришла нам на ум. Это моя идея. Этот план не принадлежит Бивериджу. Это план Рузвельта.

Президент шутил только наполовину. Он гордился своей борьбой в 1934-1935 годах за социальное обеспечение, против самых реакционных противников за всю историю страны. И возможно, знал, что в заключительных параграфах Биверидж процитировал для прибавления своему труду основательности пятую статью Атлантической хартии, которая по совпадению подписана в шестую годовщину выхода Закона о социальном обеспечении 1935 года. В его восьмую годовщину, 14 августа 1943 года, президент предложил распространить социальные гарантии на фермеров, сельскохозяйственных рабочих, мелких предпринимателей и самодеятельных работников, а также на «серьезную экономическую опасность, исходящую от заболеваемости».

Очевидно, даже с учетом преобладания в конгрессе 1943 года противников «нового курса», многие прогрессивные предложения, проваленные консервативной коалицией, можно провести в законодательном собрании в качестве мер, служащих целям войны или поддержки ветеранов. Так обстояло дело с правительственным вариантом Билля о правах. В ноябре 1942 года президент создал Комитет педагогов для разработки программы послевоенного обучения и профессиональной подготовки ветеранов. Комитет действовал гораздо быстрее, чем большинство президентских комиссий подобного рода. В течение года подготовлены для обсуждения в конгрессе рекомендации Рузвельта: федеральная поддержка обучения ветеранов войны до одного года, а для «ограниченного числа бывших военнослужащих и женщин, признанных пригодными для выполнения специальных работ, время общего образования, технического или профессионального обучения может продолжаться один, два или три года». Препятствия местного и религиозного характера, права штатов, которые долгое время мешали федеральной поддержке обучения, сокращались чудодейственным способом, когда дело касалось помощи ветеранам войны. Предложение президентом этих мер, принятое в конгрессе с энтузиазмом, само по себе дань уважения педагогу Томасу Джефферсону.

Когда встал вопрос об оплате расходов на войну и стабилизацию экономики, президент встретил в конгрессе мощное противодействие. Большинство законодателей, казалось, не разделяли ни концепцию Джефферсона о равенстве жертв, ни доктрину Гамилтона об осмотрительном финансовом регулировании экономики в чрезвычайных условиях. В апреле конгресс аннулировал прерогативы президента по ограничению зарплаты посредством дополнения к законопроекту о мерах по сокращению государственного долга, который он был вынужден подписать. Рузвельт яростно критиковал дополнение, направленное главным образом против ограничения зарплаты (включая зарплату самого Рузвельта) 25 тысячами долларов в год.

— Я все еще верю, что у страны есть общая цель, — убеждал он конгресс, — равенство жертв в военное время.

Разумеется, сохранялась возможность для больших жертв. Статистика военной экономики потрясала страну, приученную депрессией к дефицитам. К середине 1943 года расходы достигали 7 миллиардов долларов в месяц. Государственный долг приближался к 150 миллиардам. С начала войны в сентябре 1939 года сбережения американцев составили около 70 миллиардов; треть из них держалась в валюте и чеках, треть — в облигациях, рассчитанных на возмещение или реализацию по рыночной стоимости, — «ликвидный динамит», как определил их генеральный советник министерства финансов Рэндолф Пол. Налоги давали сумму около 40 миллиардов долларов. По оценкам министерства финансов, в 1944 финансовом году доходы граждан должны составить 150 миллиардов долларов. Прямые налоги с физических лиц по текущему валютному курсу должны сократить эту сумму примерно на 20 миллиардов долларов, оставляя в распоряжении налогоплательщиков 130 миллиардов долларов. В течение 1943 финансового года банки увеличили свои авуары в федеральных ценных бумагах на 30 миллиардов, что явилось ключевым фактором общего роста денежной массы, включая бумажные деньги и вклады населения в чеках.