Коллектив авторов Биографии и мемуары - Неизвестный Чайковский. Последние годы

После трехлетнего перерыва, 14 февраля, Петр Ильич снова дирижировал симфоническим собранием московского отделения Рус. муз. общества. Вернулся туда он вследствие письма В. И. Сафонова от 12 октября 1892 г., просившего позабыть их личные недоразумения и снова делом послужить детищу незабвенного Н. Г. Рубинштейна.

В этом собрании в пользу фонда Петр Ильич исполнил в первый раз в Москве увертюру-фантазию «Гамлет» и сюиту «Щелкунчик». – Кроме того, он продирижировал фортепианной фантазией в исполнении С. И. Танеева. Петр Ильич был встречен тушем оркестра и восторженными аплодисментами всего зала. Все три произведения, в особенности же сюита, из которой четыре номера были повторены, имели блестящий успех.

После этого концерта Петр Ильич вернулся в Клин, но ненадолго. В начале двадцатых чисел февраля он снова был в Москве ради сюиты «Из детской жизни» Георгия Эдуардовича Конюса, очень полюбившейся ему в фп. исполнении и сыгранной в первый раз 25 февраля, в симфоническом собрании, под управлением В. И. Сафонова. – Услышав в оркестре, Петр Ильич еще больше увлекся новым произведением и на следующий день написал в редакцию «Русских ведомостей» следующее письмо:

26 февраля 1893 года.

М. Г., позвольте попросить вас поместить на страницах газеты, в которой я некогда подвизался в качестве музыкального рецензента, несколько строк, неудержимо просящихся из-под пера моего.

Вчера, 25 февраля, в сфере московской музыки совершился факт, который мне хочется отметить как можно осязательнее.

В концерте И. Р. М. общества в первый раз была исполнена сюита «Из детской жизни» соч. Г. Э. Конюса, молодого композитора, и прежде уже заявившего себя с наилучшей стороны, но на этот раз выказавшего такую силу таланта, такую глубоко симпатичную и оригинальную творческую индивидуальность, такое редкое сочетание богатой изобретательности, искренности, теплоты с превосходной техникой, – что этому молодому человеку можно предсказать великую будущность. Пусть ваш специальный сотрудник подробно обсудит новое блестящее произведение русского московского музыканта, – я же ограничусь только выражением горячей благодарности высокодаровитому автору за минуты истинного восторга, испытанные мною, как, надеюсь, и всеми присутствовавшими вчера на концерте, при слушании ряда прелестных музыкальных картинок, из которых состоит его сюита.

Дай бог, чтобы крупное дарование автора продолжало расти и развиваться, встречая от всех, кому о том ведать и заботиться надлежит, поощрение, поддержку и сочувствие, столь необходимые для успешной деятельности на нередко тернистом поприще композитора!

По адресу это письмо не дошло, потому что в силу неизвестных причин Петр Ильич его не отправил. Но, найденное после кончины его в числе других бумаг, оно, благодаря милостивому содействию великого князя Константина Константиновича, было доведено до сведения императора Александра III.

Во исполнение высказанного в последних строках его пожелания государю угодно было пожаловать в память Петра Ильича Георгию Конюсу ежегодную субсидию в размере 1200 рублей в год.

К М. Чайковскому

Клин. 28 февраля 1893 года.

Пожалуйста, голубчик Модя, исполни следующее поручение: сходи в фотографию императорских театров и закажи мне: 1) Большой портрет для Зилота. Если есть готовый, то сейчас же возьми, заплати и отправь к Зилота в Париж. 2) Двенадцать дюжин кабинетных портретов непременно на белом фоне. Эти, когда будут готовы, должны быть отправлены к Юргенсону, который заплатит и отошлет ко мне. Пожалуйста, исполни это сейчас же [167]. Голова болит точно так же, как в Петербурге, но, во-первых, я уже привык и знаю, как, по возможности, избегать ее усиления, а во-вторых, я нисколько не беспокоюсь, ибо сон и аппетит превосходны, и я предвижу, что, как бывало прежде, она сама собой пройдет. Если же нет, то придется обратиться к Базе Бертенсону [168].

К графу Васильеву-Шиловскому

Клин. 2 марта 1893 года.

Голубчик Володя, пишу тебе очень коротко, ибо у меня, во-первых, уже девятый день какая-то нервная головная боль, от которой решительно не знаю, как отделаться, и против которой не нахожу никакого другого средства, как избегать всякого напряжения, в том числе и писания писем, а во-вторых, на днях буду в Москве и посещу тебя. Недоволен, что ты недостаточно скоро поправляешься, но, впрочем, нимало не сомневаюсь, что так или иначе, а все-таки ты будешь совсем здоров. Что за операция? Какая? Зачем? Впрочем, с хлороформом никакие операции не страшны.

Поплавский [169]чудесный симпатичный юноша, – но если он уж больно плох на фортепиано, то ты, пожалуйста, не стесняйся, – я тебе достану другого. Мне казалось, что тебе приятно будет видеть часто не только хорошего музыканта, но и симпатичного человека. Ах, Володя, что за роскошь, что за прелесть сюита Конюса «Из детской жизни»!!! Я до сих пор под обаянием этого оригинального, чудесного сочинения. Можно бы достать и поиграть для тебя, да оно страшно потеряет без инструментовки. Твой новый саратовский шедевр [170]непременно пойду послушать. Обнимаю тебя крепко.

К А. И. Чайковскому

Клин. 4 марта 1893 года.

Голубчик Толя, прости, что давно не давал о себе ничего знать. После Нижнего я был в Москве, потом в Клину на заседании суда (вора часов оправдали и прекрасно сделали, ибо решительно следует сомневаться – он ли вор), потом несколько дней в Петербурге, потом опять в Москве, затем здесь 5 дней, а сегодня еду в Москву и Харьков. Вернусь на шестой; к вам еще не решил, когда снова приеду. На суде от отвращения, духоты, жалости к бедному мальчику у меня сделалась нервная головная боль, которая с тех пор не оставляла меня почти ни на минуту. Только со вчерашнего вечера пошло дело на улучшение. Такого рода головные боли у меня бывали подолгу и прежде, так что я нисколько не беспокоился и даже, по возможности, продолжал работать. Теперешняя поездка окончательно меня поправит, ибо в этих случаях перемена и движение суть лучшее средство.

К графу Васильеву-Шиловскому

7 марта 1893 года.

Голубчик Володя, у меня от посетителей и всяческой суеты опять до того разболелась голова, что я решил послать за твоим средством и затем лечь спать, иначе не способен буду дирижировать сегодня вечером. Поэтому у тебя не буду. Пожалуйста, не сердись. В «Саратове» с Поплавским прослушали твои новые вальсы. Есть много очень эффектных и интересных мест, но, в общем, для посетителей трактира музыка несколько тяжеловата. Подробнее поговорю при свидании.

Сегодня у меня был Костя [171]. Он ужасно желает тебя видеть и просил передать тебе, что стоит тебе дать знать, – и он прибежит с восторгом.

Я посещу тебя в начале будущей недели, по возвращении из Харькова. Обнимаю крепко. Дай на словах знать, как себя чувствуешь.