Коллектив авторов Биографии и мемуары - Неизвестный Чайковский. Последние годы

После кончины Татьяны старшая из дочерей Ал. Ильиничны Давыдовой, но мужу Римская-Корсакова.

Профессор С.-Петербургской консерватории, впоследствии ее директор.

А. А. Фет писал великому князю так: «Поэты слова в наше время, когда музыка, ставши самостоятельным искусством, отошла так далеко от слова, иногда совершенно безучастны, чтобы не сказать враждебны, к музыке. Так, по крайней мере, говорят о Пушкине, этом вековечном законодателе русского стиха. Нельзя ли, наоборот, сказать то же и о музыкантах? Что касается до немецких стихов, то они, мне кажется, родившись в собственной народной утробе, невзирая на полировку, приданную им Виландом, Шиллером и Гете, никогда не могли разорвать связи со средневековыми Knuttel-Verse Ганса Сакса, которыми, для couleur locale, Гете начинает своего «Фауста». Что средневековый Фауст не может выражать своего шаткого и болезненного раздумья иначе, как такими стихами – понятно; но чтобы мы после того, как гениальный Ломоносов прорвал раз навсегда наше общеславянское силлабическое стихосложение, и после того, как Пушкин дал нам свои чистейшие алмазы, снова тянулись к силлабическому хаосу – это едва ли теперь возможно для русского уха. Что русский стих способен на изумительное разнообразие – доказывает бессмертный Тютчев хотя бы своим стихотворением:

О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим и суеверней…

Нельзя и вашему высочеству ставить в упрек поисков за причудливыми размерами, лишь бы эти причуды с величайшей точностью повторялись в соответственных местах».

В письме от 11 сентября 1888 года его высочество пишет: «По мнению Фета, образец лирического стихотворения должен состоять из восьми, шестнадцати, много двадцати строк. Если удастся сжать поэтическую мысль в двух строфах, т. е. в восьми строчках, то лучшего и желать нельзя. Как бы хороши, звучны ни были стихи, ничего не прибавляющие к главной мысли, – они должны быть отброшены наподобие того, как драгоценные части алмаза отбрасываются при его гранении, чтобы придать ему безукоризненность формы и сосредоточить всю игру и блеск в немногих гранях».

Его высочество писал: «Разве andante in modo di canzone не есть образец краткого и ясного сочинения без всяких излишков? В нем, кажется, две темы, поочередно сменяющие одна другую. Сперва играют скрипки, потом фагот и, наконец, виолончель, а в промежутках вступает весь оркестр. Как это грустно и вместе с тем наивно забавно! Как будто видишь перед собой жалкого, несчастного беднягу, пытающегося рассказать что-то веселое. Это – смех сквозь слезы». (Письмо от 30 сент. 1888).

Молодой и талантливый дирижер, сын автора «Кроатки», очень вскоре поcле этого сошедший в могилу.

Фортепианные вариации на оригинальную тему, ор. 1 и «Мелодия», ор. 4 для виолончели и форт. Изд. Юргенсона.

Так, Ц. Кюи в «Музыкальном обозрении» написал: «На белом свете немало есть опер без увертюр, но г. Ларош оригинален во всем: у него две увертюры (другая к «Кармозине») без опер».

В программу которого вошла 5-я симфония и фп. концерт № 2, в исполнении Сапельникова.

Wolfganf-Amadeus Mozart’s Werke. Kritisch durchgesehene Gesammtausgabe. Leipzig. Breikopf & Hartel.

П.И. чувствовал себя связанным с В. Сапельниковым, потому что должен был с ним вместе участвовать в лондонском концерте, и опасался, что его отказ повлечет за собой и отказ молодого виртуоза, артистическую карьеру которого П. И. брал очень близко к сердцу.

Отто Нейтцель, пианист, музыкальный критик и композитор, с 1881 по 1885 г. был профессором Московской консерватории, а затем Кёльнской.

Составитель лучшей из всех биографий Петра Ильича, вышедшей в издании «Beruhmte Musiker Lebens und Characterbilder» Генриха Реймана под заглавием «Peter Iljitsch Tschaikowsky» von Ivan Knorr, 1900.

Этим кончились планы участия П. И. в качестве музыкального представителя России во Всемирной выставке 1889 года.

Вследствие ухода М. Эрдмансдерфера П. И. задумал для сезона 1889/ 90 года пригласить в моcк. отд. Рус. муз. общ. для дирижирования симфоническими собраниями выдающихся композиторов и дирижеров России и Европы, в том числе и поименованных здесь.

П. И. пишет это по прочтении восторженных статей Людвига Гартмана об этом произведении; к сожалению, все мои старания достать эти статьи пока не привели ни к каким результатам. Сам Людвиг Гартман в письменном ответе по поводу моей просьбы, называя себя одним «из первых поклонников Петра Ильича» говорит, что писал о 4-й симфонии в «Dresdner Zeitung», а редакция этой газеты сообщает, что Л. Гартман был ее сотрудником только с 1890 г.

Великим постом 1889 года в Мариинском театре немецкая оперная труппа г. Неймана дала несколько циклов представлений тетралогии Вагнера.

Кондратьеве.

«Последний концерт Колонна начался Пасторальной симфонией Бетховена, одной из тех, которыми лучше всего владеет оркестр Шатле. После мы слышали вариации и финал третьей сюиты П. Чайковского. Тема проста, даже наивна, но вариации поразительны разнообразием, красками и блеском. Понятно, что оркестру приятно исполнять это произведение, которое дает возможность выдвинуться всем инструментам и каждому поручает интересную роль. Триумфальный финал хотя длинноват вследствие повторений, но великолепен по движению и наэлектризовал зал. Самые горячие аплодисменты всего концерта, надо признаться, достались г. Чайковскому, и мы разделяли всеобщий энтузиазм. – Эта русская музыка и в самом деле имеет искренность и прелесть очень характеристичную и неподражаемую».

«Le dernier Sorcier».

На либретто Галле и Детруая. Опера эта никогда не была даже начата.

Из них в дневнике П. И. поминает только Vincent d’Indy и Chaminade.

Приемыш Ипполитова-Иванова.

После отказа Массне и Брамса список дирижеров Рус. муз. общества сезона 1889/90 года в Москве составился следующий: 1) Римский-Корсаков. 2) Чайковский. 3) Зилоти. 4) Аренский. 5) Клиндворт. 6) А. Рубинштейн. 7) И. Слатин. 8) Дворжак. 9) Альтани. 10) Ипполитов-Иванов. 11) Направник и 12) Колонн.

Привожу выдержки из этой невежественной и, как всегда у этого писателя, безграмотной статьи:

Поблагодарив А. С. Суворина за то, что он «тоже, и сатирически» выступил против юбилейных торжеств в честь А. Г. Рубинштейна, князь Мещерский говорит: «Как бы чествовала Рубинштейна Европа, которой он принадлежит столько же, сколько и нам, так чествовать его призваны и мы. И если в Европе спросят: «почему не больше?» надо, чтобы ей могли ответить: потому что он не довольно любил Россию, не довольно творил русского и совсем был чужд русской музыки. Да, такова игра судьбы!.. Мусоргский, гений русской музыки, умер в больнице, и друзья его должны были на складчину обеспечивать его последние дни в этой больнице… Да… Даргомыжский и Серов были в бедности и отошли в вечность, не венчанные лаврами от своего народа… А Рубинштейну, не нашедшему в русском эпосе ничего, кроме повода исказить chef-d’oeuvre Лермонтова и Русского Царя воспеть в шутах и в кощунстве – все лавры, лавры, лавры…» («Гражданин» № 285, 1889 года.)