Борис Ельцин - Записки президента

Черномырдин спросил, нет ли возражений, и после этого Коржаков пригласил в зал заседаний седого военного, который представился капитаном первого ранга Захаровым. Видимо, от такого обилия звёзд, генеральских погон он поначалу смутился, голос его слегка срывался. Но потом он заговорил уверенно. Захаров сказал, что предлагает сначала использовать танки, десять машин, которые должны будут подойти к Белому дому с двух сторон: пять расположатся у парка имени Павлика Морозова и ещё пять со стороны

Новоарбатского моста. Несколько выстрелов по верхним этажам подействуют на боевиков из Белого дома парализующе. Затем должны пойти десантные войска, которые создадут прикрытие для спецподразделений. И, наконец, последним ударом станет работа уже внутри Белого дома спецгрупп «Альфа» и «Вымпел». Каждому этапу он находил объяснения, связанные с особенностями самого здания, возможностями его обороны. Он считал, что такой план взятия Белого дома приведёт к наименьшему количеству жертв среди обороняющихся.

Я увидел, как оживились генералы, как приободрился Черномырдин. Когда появился реальный план, стало легче, с ним можно было спорить, не соглашаться, уточнять, но уже была точка отсчёта. Пожалуй, именно с этого момента, а часы показывали четвёртый час ночи, наступил моральный перелом и у всех участников совещания. Тут же командующий сухопутными войсками и начальник штаба Вооружённых Сил связались с командирами дивизий, и через несколько минут доложили коллегии, что в семь утра танки могут быть на месте дислокации.

Черномырдин спросил: «Принципиальных возражений ни у кого нет, план принимается?» Все одобрительно кивнули. Тут слова попросил Грачев. Он, медленно выговаривая слова, обратился ко мне: «Борис Николаевич, вы даёте мне санкцию на применение в Москве танков?»

Я посмотрел на него. Молча. Он ответил таким же прямым взглядом, потом отвёл глаза. Черномырдин не выдержал, сказал: «Павел Сергеевич, ну, вы что, вам поручено командовать операцией, почему президент должен решать, какие именно вам для этого необходимы средства?!» Грачев проговорил что-то вроде того, что, конечно, он самостоятельно примет решение, но ему важно было уточнить…

Я встал, попросил дальнейшие детали обсудить без меня, а Грачеву сказал: «Я вам письменный приказ пришлю». И поехал в Кремль.

Первым делом вызвал Илюшина, попросил подготовить распоряжение о том, что Грачеву поручается командование операцией по освобождению Белого дома от засевших там вооружённых боевиков и формирований. Через несколько минут Илюшин принёс готовый документ. Я подписал его, и тут же попросил, чтобы фельдсвязью курьер немедленно доставил распоряжение Грачеву лично в руки.

Да, я давил, давил на них, не давая возможности засомневаться, не позволяя расслабиться, закрасться слабости, неуверенности. Нам и так слишком дорого обошлись несколько часов растерянности. Я действовал жёстко, напористо, видимо, в эти минуты многие на меня обижались. Но было не до церемоний.

После возвращения из Министерства обороны, когда механизм управления полностью включился — а в том, что он и дальше будет крутиться, работать, я уже был абсолютно уверен, — я мог теперь обратиться к москвичам, россиянам. Записывал моё выступление на телекамеру наш кремлёвский видеооператор Александр Кузнецов, мы не стали никого приглашать с телевидения, там сейчас каждый человек был на счёту. Вся запись продолжалась не более десяти минут. Вскоре по каналам агентств сообщили, что обращение президента в ближайшее время будет передано по телевидению. В это время туда неслась машина с нашей охраной, в руках у курьера была видеокассета.

Ну, а как брали здание парламента, все знают. Вряд ли к этому можно что-то добавить. Программа CNN вела репортаж о штурме Белого дома на весь мир, и повторять то, что все отлично помнят, видели своими глазами, не имеет смысла. Были танки, были выстрелы, были автоматные очереди, зеваки, пришедшие смотреть на спектакль, в котором убивают не понарошку, а взаправду. Были убитые, много убитых. И горе было общее, без делёжки на наших и ненаших. Все — наши…

Вечером я пригласил в Кремль Черномырдина, Ерина, Грачева, Филатова. Уже в 16.30 было известно, что практически всю верхушку Белого дома удалось арестовать. Как раз в это время Коржаков с охраной на БТР и БМП сопровождал всех их в Лефортовскую тюрьму, принадлежащую Министерству безопасности, а до этого КГБ. Я почему-то в этот момент вспомнил о Баранникове. Представил, с каким ужасом он, который всего два месяца назад был генералом, начальником, в том числе и этого хозяйства, войдёт сейчас в камеру… Потом отогнал от себя эту мысль. Он все сделал своими руками и лично сам себе подписал приговор, по которому через несколько минут окажется в Лефортовской тюрьме. Об остальных даже не хотелось и вспоминать.

«Октябрьская революция» 1993 года безуспешно завершилась.

И помянем погибших…

В ожидании нового века

Бывшая империя не исчезает просто так. Она готовит нам все новые и новые катаклизмы. Она воспроизводит новых бойцов, фанатов, лидеров в погонах или без них. Империя мстит за свою гибель.

Как же уберечься от этого политического Чернобыля? Я думаю, надо научиться прежде всего честно и объективно анализировать ситуацию. Не впадать в эйфорию, но и не поддаваться депрессии, которая — не скрою — охватила меня после этих трагических событий. Все тогда бросились строить безумные предположения об изощрённых провокациях, о спланированном заговоре против Белого дома. Я рассказал, как все было на самом деле. Но хотелось бы разобраться и в причинах происшедшего.

Политика — дело тяжёлое, иногда страшное, но все же человеческое. В ней те же законы, что и в жизни. И у политика должна быть брезгливость, чистоплотность, не должен он ради высокой идеи пачкаться в грязи.

Никто не заставлял боевого офицера Руцкого, профессора Хасбулатова, считающих себя политиками глубоко нравственными, пользоваться помощью неонацистов. Именно у стен Белого дома прошли своё боевое крещение русские фашисты, боготворящие Гитлера и его идеи. Именно от Белого дома шли импульсы, толкающие людей на самое страшное — поджигать, убивать, громить. Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, здесь провоцировали, готовили, тщательно планировали. И делали это под прикрытием высокого звания «политической оппозиции».

Я думаю, что вот эта чисто этическая причина и есть самая основная. В неразборчивости вкусов моих оппонентов — причина их краха. В их моральной ослепленности. В том состоянии возбуждения, какого-то опьянения событиями, в котором они пребывали все эти дни.